Между тем солнце нырнуло под горизонт, и пришла ночь. Я забрался в конуру, пол которой оказался упругим, нетвёрдым, пригодным служить ложем, и, в конце концов, уснул. Тем более — снаружи зашуршал дождь, умеющий убаюкивать.
В последующие дни моего пребывания в неволе, в «заколдованном круге», я понял, что двухоботный инопланетянин является, так сказать, моим коллегой — дрессировщиком.
Да, он дрессировал животных!
И надо отдать ему должное — делал это талантливо! Его мастерство дрессуры не уступало моему! Вскоре животные брали пищу из его хоботов и помалу-помалу начинали «плясать под его дудку». Даже мой верный Паломид, который поначалу лаял на захватчика, через пять дней уже вилял перед ним хвостом, брал из щупалец «кентавра» мясо и прыгал перед ним на задних лапках. Друг человека называется! Из-за куска мяса так пресмыкаться и унижаться! Что значит — животное. Никакого самолюбия, гордости, чувства собственного достоинства.
Продолжая и меня считать таким же животным, двухобот норовил и меня заставить плясать под его дудку, но я, конечно, не унизился до того, чтобы пресмыкаться перед захватчиком. Меня бесили его попытки меня дрессировать. Дрессировать меня — знаменитого дрессировщика Тристана Цвяха! Ну и наглость! Нет, коллега, с нами — гомо сапиенсами — такие штуки не пройдут! Мы не зверушки. Мы не рабы — рабы не мы. Общаться на свободе как равный с равным — изволь, с превеликим удовольствием, но быть послушным рабом или дрессированной тварью — дудки! Накось выкуси! Короче, я стал игнорировать его поползновения, саботировать всякую работу, которую он мне навязывал. Я объявил забастовку и частичную голодовку в знак протеста против содержания меня в неволе. Частичную, поскольку брал пищу только из кормушки и наотрез не брал из щупалец слоноподобного дрессировщика, даже после того, как он два дня морил меня голодом.
Однажды, войдя в мой «заколдованный круг», сей узурпатор бесцеремонно протянул ко мне правый хобот, будто собираясь потрепать по голове. Я, взбешённый такой наглостью захватчика, такой барской развязностью, укусил его за один из трёх «пальцев», мягкий как язык: никакого другого оружия самозащиты, кроме зубов, у меня же не было. «Кентавр» отдёрнул правый хобот и оттолкнул меня левым, так что я, стукнувшись о дерево, ушиб плечо. После чего он, сердито размахивая хоботами, удалился.
Плечо болело, но зато я показал ему, что не позволю делать с собой безнаказанно всё, что ему вздумается! Небось, в следующий раз побоится протягивать ко мне свои сопливые конечности! Ишь, рабовладелец выискался! Мало того, что держит в неволе, так ещё и тянет свои поганые щупальца!
Дни проходили за днями. Я непреклонно игнорировал все попытки захватчика надо мной властвовать, и эти попытки были всё более редкими и менее продолжительными. «Кентавр» больше времени уделял другим существам, которые позволяли укрощать себя. Особенно больших успехов двухоботный укротитель добился с Паломидом, что неудивительно, ибо пёс уже был выдрессирован мною. А вот с перепончатоухим чешуехвостом Лымарчука «кентавр», как и я, не смог ничего добиться: зверёк не поддавался дрессировке. Я даже зауважал за это чешуйчатого симпатягу. Даже подумал: а может, он и не так уж глуп.
Пребывая в неволе, я продолжал через компьютер поддерживать связь с Ильёй, Добрыней и Алёшей — человекообразными роботами, оставшимися на острове Муртазаева. Не теряя надежды выбраться из плена, вернуться на стоянку и довести до конца начатое, приказал механической троице продолжать отлов животных. Они отлавливали зверушек, сооружали для них клетки, заготавливали корма… Мало того, по моему приказу и под моим чутким руководством роботы начали дрессировать отловленных зверушек. Конечно, это выходило у них неумело и неуклюже, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба, или, перефразируя, на безлюдье и робот дрессировщик.
Когда мои роботы сообщили, что изловили ещё одного перепончатоухого чешуехвоста Лымарчука, я приказал им его отпустить.
Через двадцать два дня после того как я угодил в плен к четвероногому дрессировщику, в голубом небе появилась тёмная точка, которая, постепенно увеличиваясь, превратилась в летательный аппарат.
Сначала я решил, что это вернулся за мной челнок с «Харькова». Но челнок должен был прилететь не раньше, чем через три недели, да и выглядела эта машина иначе. Тогда я подумал, что это аппарат одной из пребывающих на Тригее земных экспедиций, и принялся прыгать и размахивать руками, чтобы меня заметили.