Лодочник, оказавшийся особой женского пола пенсионного возраста, выдаёт им два весла. В дощатый причал тычутся носами, как поросята в свиноматку, несколько лодок, каждая из которых имеет собственное имя, написанное на борту красной малярной краской. Индивидуум, который подобрал и намалевал эти названия, обладал, видимо, чувством юмора. Но юмора чёрного. Названия следующие: «Титаник», «Офелия», «Княжна Степана Разина», «Чапаев», «Муму»…
Василиса выбирает «Офелию», за благозвучность.
Иван Эдуардович ставит на причал вёсла вертикально, просит её их подержать и переходит с причала в лодку, балансируя в закачавшейся «Офелии», затем принимает от Василисы одно за другим вёсла и пристыковывает их к уключинам. Наконец, взяв её за ручку, помогает переместиться туда же. Он садится за вёсла, она напротив. Сначала несимметричными движениями вёсел Иван Эдуардович разворачивает лодку кормой к причалу, затем симметричными движет её в сторону живописных камышей и плакучих ив.
Гребя и вперившись зрачками в её большие зелёные очи, Иван Эдуардович декламирует наизусть поэзию. Вот, например, строки замечательного русского писателя — поэта и прозаика — Александра Фомича Вельтмана. Того самого Вельтмана, с которым А.С. Пушкин куролесил в Кишинёве. Вельтмана, которого Ф.М. Достоевский назвал своим учителем. Вельтмана, о котором старый Лев Толстой в беседе с молодым Максимом Горьким сказал: «Не правда ли — хороший писатель… Он иногда лучше Гоголя». Вельтмана, которого многие литературные авторитеты считали одним из лучших русских писателей, и который, несмотря на известность и популярность при жизни, после смерти оказался незаслуженно забыт. Вот эти стихотворные строки из удивительного романа «Странник»:
Как опытный донжуан, Иван Эдуардович знает, что стихи — хороший ключ к женскому сердцу, а через сердце и к другим женским органам, поэтому он вызубрил целый ряд небольших поэтических сочинений разных авторов и, так сказать, в борьбе за женское тело часто пускал в ход это эффективное оружие.
Вёсла с плеском ритмично зачерпывают вещество, именуемое химиками H2O. С выскакивающих из жидкого зеркала деревянных ласт сыплются бриллианты. Над водой стремительно и виртуозно, как воздушные асы, шныряют элегантные невесомые стрекозы. Одна из них шустро совершает посадку на борт лодки, ухватившись за древесину цепкими коготками, но тут же мгновенно уносится, напуганная вынырнувшим веслом. Василиса щурится от солнца и смакует поэзию, которой охмуряет её наш герой.
А это — мадригал LII великого Петрарки в переводе Евгения Солоновича.
Между тем «Офелия» пересекает пруд и приближается к наиболее удалённой от пляжа части берега, где граница воды и суши декорирована занавесами серебристо-салатных плакучих ив и ширмами изумрудных камышей, за которыми можно исчезнуть из поля зрения других пляжников.
Иван Эдуардович перестаёт грести, но лодка по инерции ещё плывёт, всё медленнее. И наконец, замирает, оказавшись в уютном закоулке водоёма, где существуют лишь шелестящая зелень, плещущая о борта вода и щебечущее своими птицами небо.
— Пересядь сюда, поближе ко мне, — негромко просит Иван Эдуардович, похлопывая ладонью по скамье, на которой сам сидит.
— Только, чур, не целоваться, — предупреждает Василиса и пересаживается.
Иван Эдуардович нежно гладит её голые плечи опытными пальцами и мурлычет ей на ушко, как она изумительно красива, опытным ртом. Против таких действий Василиса не возражает.
Заслушавшись комплиментами, она даже склоняет русую головку с веночком-косой на его могучее плечо.
Теперь пора, решает Иван Эдуардович, пылая от вожделения.