РАКЛО С ТРЕМПЕЛЕМ
Снежок, от которого увернулась твоя Любимая Женщина, поразил этого «ракла с тремпелем» в пикантное место.
Снежный бой между тем продолжается. Воюющие стороны, осыпая друг друга белыми ядрами, идут на сближение и переходят в рукопашный контакт. Рукопашный и губопашный, если так можно сказать, — кутерьма в снегу заканчивается объятиями и поцелуями.
Разгорячённые снегометанием и нежностями вы продолжаете странствие вдоль забора, в коем скоро обнаруживается прореха — отсутствие одной плиты. Вы видите сквозь этот проём, красивый особнячок, обильно украшенный барельефами и скульптурками грифонов, драконов, единорогов и кентавров. Художественно выкованные — кажется, из чугуна — фонари по обе стороны от входа освещают резную деревянную дверь с вычурной бронзовой ручкой и распятую на двери вывеску с текстом:
Вражаюче татуювання!
Безпечно та безболісно!
Цілодобово!
А ниже, на приклеенной скотчем бумажке:
6 лютого — на честь свята — безкоштовно!
— Тю, шо-то я здесь этого домика не замечал, — говоришь ты. — Впрочем, я бывал здесь давно и редко — то ли не обращал внимания, то ли забыл.
— Эффектный домик, — замечает твоя Любимая Женщина. — А какой сегодня праздник?
Ты пожимаешь плечами. В советские времена 6 февраля вроде бы не был праздничным днём, а за годы «незалежности» появился ряд новых праздников, но дат их ты не помнишь; кроме собственно Дня Незалежности, да и то только в связи с тем, что он идёт сразу же за Днём Харькова, а забыть дату Дня Харькова довольно сложно хотя бы потому, что уже десятки лет оная дата является названием немаленькой улицы. А в православном календаре, кажется, каждый, или почти каждый день является более или менее праздничным; причём, как правило, на один день выпадает сразу несколько праздников. Но календарей, ни церковного, ни светского, у тебя под рукой нет. (А если бы были, замечает в скобках автор, ты бы тут же выяснил, что 6 февраля — это: день преподобной Ксении; а также блаженной Ксении Петербургской; а ещё святого Герасима Великопермского; а кроме того, мученика Иоанна Казанского; и к тому же мучеников Вавилы Сицилийского и его учеников Тимофея и Агапия; а также преподобного Македония; и, наконец, Перенесения мощей преподобного мученика Анастасия Персидского; и выяснив это, усомнился бы, что именно по этому поводу татуировщики решили обслуживать клиентов, как говорится, «на халяву».)
— Любопытно, какие такие эксклюзивные картинки они выкалывают, — говоришь ты. — Судя по названию салона — шо-нибудь мифологическое, наверно.
(Будучи в моём рассказе истинным харьковчанином, бесценный Читатель, ты, конечно же, не говоришь: «что», «что-нибудь», «кое-что», «что-то»; а говоришь: «шо», «шо-нибудь», «кое-шо», «шо-то»).
Несмотря на объявленную для клиентов халяву, у двери салона не наблюдается толпы жаждущих задаром живописно обколоться, и судя по целомудренной пелене снега, не попранного подошвами, в последние часы, после очередного снегопада, клиенты сюда не наведывались. То ли салон не позаботился о достаточной рекламе своего однодневного бескорыстия, то ли желавшие бесплатно украсится накожными картинками успели обслужиться утром, до снегопада.
И тут дверь открывается и из дома высовывается высокий седовласый старик лет шестидесяти пяти, худощавый, с аристократически вытянутым лицом, кустистыми бровями и густой пышной шевелюрой, вызывающей ассоциацию с львиной гривой. На старике рабочий халат невнятного цвета, ниже которого наблюдаются джинсы и домашние тапочки.
— Желаете ознакомиться с ассортиментом наших татуировок, громадяне? — спрашивает он, будто услышав твои слова, довольно нестарым голосом, вперившись в тебя пронзительными зрачками больших голубых глаз.
— А шо, давай посмотрим, — предлагаешь ты Любимой Женщине.
— Конечно, — соглашается она.
— А какой нынче праздник? Я шо-то запамятовал, — спрашиваешь ты у старика, сбивая ладонью с Любимой Женщины и самого себя налипший снег.
— День Харка.
— День Харькова? — переспрашиваешь ты, поднимаясь со спутницей по каменным ступеням. — Тю, та День Харькова ж в августе, как раз перед Днём Незалежности.