— Ага, плавает, — подтвердил Полуящиков.
— Полюбуемся.
Солопий Охримович открыл дверь, к которой была приклеена репродукция «Купальщицы» Ренуара, и полюбовался: в алой водице живописно плавали останки Ильи Григорьевича, радуя глаз насыщенностью колорита и экспрессивностью композиции.
Осмотрев тело и его окрестности, Нышпорка изрёк:
— С точки зрения неопытного сыщика, здесь имело место банальное самоубийство. Небижчик взял в рот ампулу с цианистым калием или другим мгновенно действующим ядом, встал на край ванны, надел на шею петлю привязанной к крюку на потолке верёвки и, раскусив ампулу, повесился. Но верёвка оказалась непрочной, порвалась, и самоубийца плюхнулся в ванну с водой. При этом верёвка захлестнула топор, лежавший на полке над ванной, топор сорвался вниз и вонзился в череп самоубийцы.
— Гениально! — воскликнул инспектор Полуящиков и принялся конспектировать слова друга фломастером в блокноте. — А как пишется слово «банальное»? Через букву «ю» или букву «ы»?
— Кажется, через букву «у», — подсказал молодой милиционер Достоевский, мигая рыжими, как мандарин, ресницами.
— Не спеши, Захар. Я сказал, что банальное самоубийство тут имело место только с точки зрения неопытного сыщика, — напомнил дворник Нышпорка. — А с точки зрения сыщика опытного… — Зрение опытного сыщика он пропустил сквозь большую лупу. — А с точки зрения опытного сыщика — это инсценировка самоубийства, попытка ввести следствие в заблуждение.
— Почему? — спросил Захар.
— По верёвке, — ответил Солопий. — Сверхскрупулёзный её осмотр посредством увеличительного стекла показывает, что в действительности верёвка не оборвалась сама по себе, а была перегрызена зубами. Наверно, натурщика сначала утопили в ванне, а затем, чтобы это выглядело как самоубийство, засунули ему в рот ампулу, вонзили в череп топор, а верёвку перегрызли на две части; одну часть надели в виде петли на шею покойного, а другую часть привязали к крюку на потолке. Короче, налицо — банальное убийство. То есть не на лицо, а на шею, на затылок и в рот.
— Гениально! — повторил инспектор Полуящиков, записывая. — А как пишется «банальное»: через «з» или через «х»?
— По-моему, через «щ», — подсказал молодой милиционер Достоевский, мигая рыжими, как мандарин, ресницами.
— Но я не знаю, как объяснить тот шум, что имел место в этой квартире, который слышал и я, и другие соседи, — задумчиво произнёс Нышпорка, шевеля ноздрю мизинцем. — Пообщаюсь с художниками.
Бодро щёлкнув неживого соседа ногтем по холодному носу, дворник вышел из ванной. Четыре милиционера — Достоевский, Зильберкукин, Переплюньпаркан и Жужжалов — расступились, пропуская его к Иванову, Петрову и Сидорову.
— Так что же вы тут натворили, служители муз? — говорил Солопий Охримович Нышпорка, приближаясь к живописцу, фотографу и скульптору.
— Я творил скульптуру «Писающий мальчик», — ответил Серафим Эдуардович Петров, указывая ногтями на сотворённое.
— Забавно, — оценил дворник-детектив, зыркнув на скульптуру.
— Конечно, писающий мальчик — довольно избитая тема, — продолжал ваятель, мигая сквозь ус металлическим зубом. — Писающих мальчиков неоднократно изображали скульпторы разных стран и разных времён. Я решил внести в этот растиражированный сюжет свежую струю, поэтому изобразил писающего мальчика стоящим на броневике, с кепкой в руке.
— Струя хорошая, а вот сам мальчик мало похож на Небижчика, — критически заметил инспектор Полуящиков. — Вы же с него лепили.
— Во-первых, работа ещё не окончена, это только черновой вариант, — обиделся Петров, — а во-вторых, я вообще не стремился к портретному сходству.
— А вы? — Детектив-любитель Нышпорка оборотился к живописцу Вольфгангу Ходжибердыевичу Иванову. — Вижу. Натюрморт с ананасом.
— Нет, картина называется «Утро металлурга», — застенчиво буркнул живописец, отдирая от мохнатой бороды присохший к ней тюбик.
— Вы полагаете, металлурги начинают день с таких экзотических завтраков? — поинтересовался детектив-профессионал Полуящиков.
— Это не ананас, это доменная печь, — смущённо пояснил Вольфганг Ходжибердыевич, пытаясь отковырнуть кисточку, присохшую к воротнику.
— А, ну да, печь. А слева — уставший металлург, — сообразил дворник. — Ишь как скукожился, работяга. Всё понятно.
— Нет, это не уставший металлург, а вагонетка с рудой, — робко поправил Иванов, тщась оторвать от рукава присохшую к нему палитру.
— А где же здесь сам металлург?! — воскликнул Полуящиков.