Тут наш зоркий Стреляный Воробей, воткнув губы в ушную раковину Большой Шишки, нашептал известную читателю информацию.
— Бледнолицые… — задумчиво повторил вождь, шевеля большой нос всунутым в него перстом. — Гм. После завтрака посоветуюсь с народом.
(— Может, и индеец Эдуардыч Большая Шишка носил пенсне? — усмехается презрительно внутренний голос автора.
— Нет, Большая Шишка пенсне не носил, — отвечает своему внутреннему голосу автор.
— Ну, то-то же, — одобрительно замечает внутренний голос.
— Большая Шишка носил монокль.
— Тьфу!)
Мужики во главе с Эдуардычем уселись в кружок, и бабы принялись их потчевать, обрубывая и поднося им фрагменты бизона, источающие соблазнительные ароматы.
Насытившись парной бизонятиной, кавалеры помыли руки языками и, зычно порыгивая и попукивая, встали и разбрелись по стойбищу, а бабы приступили к кормлению себя и потомства.
Наконец, видя, что все его соплеменники употребили корм, вождь кивком ногтя подозвал к себе жилистого нервозного типа по имени Леонидыч — Банный Лист и негромко произнёс:
— А ну-ка, милок, постучи сбор на племюм.
Милок, то бишь Банный Лист, принялся дубасить кулаками по барабану, который представлял собой выдолбленный кусок бревна с натянутой на торец кожей бизона, не того, свежесъеденного, а его прапрапрапрапрадедушки. Индеец Леонидыч был ударником производства… То есть, тьфу, наоборот: производителем ударов. Он производил удары по барабану, сигнализируя таким образом соплеменникам о важных событиях. Вот теперь он сигнализировал, что все члены племени, кроме младенцев, должны сойтись на общее собрание. Поскольку в таком собрании участвовало всё племя (младенцы не в счёт), то и называлось оно соответственно — племюм.
— Объявляю двадцать шестой племюм открытым! — торжественно объявил вождь, когда все собрались и расселись на грунте. — Слово для доклада предоставляется товарищу Стреляному Воробью, который благодаря своей зоркости открыл грозящую нам опасность. Начинай, милок.
(— Товарищу Стреляному Воробью? — снова ворчит внутренний голос автора. — Это напоминает советскую фразеологию. Это ж, кажется, большевики придумали использовать слово «товарищ» в качестве обращения, вместо «господин», или там «сударь». Сомневаюсь я, чтобы индейцы…
— Дружба и товарищество присущи всем народам, — огрызается автор, — и, значит, во всех языках, в том числе и индейских, есть слова, означающие «товарищ». Поэтому нет ничего необычного в том, что один индеец другого назвал товарищем. И вообще, попрошу не перебивать мою брех… гм, мою прозу всякими придирками!)
Итак, милок, то есть на этот раз Стреляный Воробей начал:
— Товарищи! За прошедший от восхода солнца период мною была проделана следующая работа: я совершил осмотр гор, имеющих место на западном горизонте. В результате этого мероприятия мною был обнаружен вопиющий факт. А именно: коварные замыслы бледнолицых врагов, спускающихся с вышеназванных возвышенностей. То, что данные особи имеют замыслы и именно коварные, я определил по их разговору, которого, конечно, не слышал из-за огромного расстояния, но их мимика и жесты говорили сами за себя. Короче говоря, эти койоты пархатые задумали… — Ну и далее докладчик изложил соплеменникам уже известные читателю результаты наблюдения.
Племя загомонило. Из гула голосов высовывались фразы типа «скверные индивидуумы», «отрицательные субъекты», «нехорошие личности», «несовершенные существа», «особы невысокого интеллектуального и морального уровня» и т. д. Кивком ногтя вождь Эдуардыч восстановил тишину.
— То, что эти койоты пархатые не являются образцами добродетели, само собой понятно, и не стоит по этому поводу издавать звуки, — неспешно звучал Большая Шишка. — Давайте лучше издавать звуки на тему: что делать.
— Можно мне? — поднял руку индеец Геннадьич, что в переводе означает Острие Лепёшки.
— Можно, если осторожно, — произнёс любимую индейскую поговорку Эдуардыч.
— Я предлагаю без суеты и нервозности собраться с духом и изо всех своих сил со всего размаха послушать, что скажет по этому поводу наш мудрый вождь.
Сначала раздались обычные аплодисменты всех членов племени, затем они (не члены, а аплодисменты) переросли в бурные и продолжительные, а вскоре вообще превратились в овации. Вождь пытался осадить такой энтузиазм кивком ногтя, но публика, что называется, неистовствовала в восхищении от столь своевременного и толкового предложения Острия Лепёшки, так что во имя восстановления тишины Эдуардычу пришлось постучать томагавком по ближайшему предмету, каковым оказалась голова индейца Васильича, то есть по-нашему Меткого Глиста. Вид крови утишил неистовство и возродил тишь.