Легенда о цементном госте
— Вы не имеете права. Я — член!
— Я те покажу, какой ты член!
М. Булгаков, «Ревизор с вышибанием»
Пришёл мой грустный час: лежу на смертном ложе. Святой отец, для вас я расскажу, как прожил… О том, как я грешил, коль скоро мой конец, я рассказать решил, святой отец…
Раз (попутал Купидон!) я в донью Анну был влюблён. К ней приходил я под балкон и бил поклон.
И серенады ночью пел, от страсти бел и страшно смел. Пел, как умел: её любви я так хотел!
А муж у доньи был таков: остерегаючись рогов, во всех мужчинах видел он своих врагов.
Однажды, помню как теперь, меня он вызвал на дуэль и обвинил: мол, осквернил ему постель!
Его проткнул в один момент… Ему воздвигли монумент: сплошной цемент — и сам клиент и постамент.
А Анна, ставшая вдовой, должна с поникшей головой ходить в тот склеп, где муж валялся неживой.
Её же я не покидал и даже в склеп сопровождал, в сырой и мрачный тот подвал, где труп лежал.
Ревнивых там не знал уж мук из камня сваянный супруг. На постаменте, как петух, но взор потух.
Я важный, будто генерал, с ним рядом встал на пьедестал и, взяв скульптуру за кинжал, ему сказал:
— При жизни ты был слишком зол. Теперь — цементный вот камзол. Теперь покой ты здесь обрёл супруг-козёл.
Жену при жизни ты берёг, хотя тебе к лицу был рог. Ты был так строг, но недалёк, и здесь ты лёг.
Но в смертный час, козёл-супруг, ты Анну выпустил из рук. Теперь я с нею провожу ночной досуг.
Ты, если можешь, огорчись и с постамента спрыгни вниз, в мой дом ворвись, свиреп как рысь, и убедись.
Я буду весел, нежен, пьян. Я обниму вдову за стан. А ты, из камня истукан, у входа стань.
Но нет, ко мне ты не придёшь. Тебя не тронет гнева дрожь. И не возьмёшься ты за нож. Теперь ты — вошь!..
И вот пришёл свиданья час. Мы с Анной съели ананас. А за окном уж день погас, вот как сейчас.
Не видно за окном ни зги. Вдруг будто слышатся шаги. То топот каменной ноги?! Бог, помоги!
Я слышу «топ» и снова «топ»… Испариною взялся лоб! И снова «топ»! От страха я чуть не усоп!
И громкий был удар о дверь! И рык, как будто рявкнул зверь! Вдруг дверь сорвалася с петель, да на постель!
По коже пробежал мороз, а гость цементный произнёс: «Ты звал меня, блудливый пёс. Получишь в нос!»
Ко мне он руку протянул. Меня как будто ветер сдул. Забился в страхе я под стул. Он не моргнул.
За ухо выволок меня, из стойла будто бы коня! Горело ухо от огня потом три дня.
— Давай мне руку! — прогудел. Я понял, что не буду цел — уж бел как мел; ещё чуть-чуть — и околел.
Вдруг пукнул я. И вышел срам. О, не поверил я очам! Он развалился по частям, как старый хлам!!!
Здесь исповедь, святой отец, прерву я наконец. Да, шёл тогда на монумент бракованный цемент!
1983, 2004 гг.
Легенда о Головном Уборе Цвета Крови и млекопитающем вида canis lupus, или Осенняя пастораль
Я не умею скрывать свои чувства: когда у меня есть причина для печали, я должен быть печальным и ни на чьи шутки не улыбаться; когда я голоден, я должен есть и никого не дожидаться…
У. Шекспир, «Много шума из ничего»
Сырость. Сырррость, чёрррт её подеррри!
Озяб-озяб-озяб! Озяб!
Сырость и холод можно было бы перенести, если бы не голод! Ах, голод-голод-голод! Выть хочется!
… Их было двое. Один выстрелил, другой… Другой! Да, он был вкусным… Бах! Выстрелом обожгло шерсть. Бег, бег, бег. И снова выстрел. И навстречу второй с ружьём наперевес. Зубы-зубы, глотка, кровь, голод, мясо. Первое двуногое без перьев существо, дегустированное мною.