Это в переводе на цензурный язык.
А в этот миг индеец Виннету Чингачгукович Крутобизоненко, ловко увёртываясь от свинцовых, пахнущих горелым порохом мелких предметов, бороздящих атмосферу вдоль его перьев, замечает одинокую до боли фигуру этого самого Я. И с помощью узды направляет бег своей лошадки (по кличке Нашпаровозвперёдлети) к этой самой фигуре этого самого Я, как сказано выше, до боли одинокой. Фигура же, с тоской наблюдая за оной сменой маршрута, ещё нецензурнее начинает сплёвывать песок, в том смысле, что, мол, нахрена, мол, моя скромная личность попала в поле зрения увёртывающегося от свинцовых предметов. И, мол, увёртывался бы он себе в том же направлении, мол! Но Виннету Чингачгукович Крутобизоненко, увёртываясь, приблизился к одинокому Я и спросил его на примазикукском диалекте западноленграмайского наречия шишонского языка (он был из примазикукской группы западноленграмайской общины племени шишонов): «Хрузяй ды, — говорит, — на люлюкс щу ждыньдыбаешься, — говорит, — встряц?!» Этот самый Я, начиная увёртываться от тех самых мелких предметов, не владея индейским языком и не имея под рукой переводчика, на всякий случай пессимистично ответствует: «Сам ты такой!» Индеец Крутобизоненко разинул пасть, чтобы ляпнуть ещё что-нибудь инородное, да осёкся в связи с громким ржанием Нашпаровозвперёдлети и синхронным срезыванием одного из перьев бороздящим атмосферу предметом. И индеец шустро, но с достоинством удаляется, вместе со свистящими в его окрестностях пороховыми свинцульками, как от неподвижной фигуры угрюмого Я, так и от подвижных (за счёт непарнокопытного транспорта) фигур в широкополых головных уборах, у которых оные свинцульки выплёвывались из металлических машинок, сжимаемых перстами.
И представьте себе: когда этот Я, сплёвывая песок и страдая пессимизмом в том смысле, что трудно и почти невозможно остаться в живых в атмосфере, густо пронзаемой свинцовыми предметиками, от душевного смятения побледнел и пукнул, вдруг происходит следующее: оный Я вдруг обнаруживает, что находится не в прерии, а в родном интерьере, и окружают его не индейцы и пулеизвергающие ковбои, а милый диван, близкая машинка, клавиши коей продолжают топтать его — Я — творческие персты, и прочая обстановка личной жилплощади. И продолжая по инерции сплёвывать остатки несуществующего песка, этот самый Я вопрошает беззвучно: да как же это могло содеяться?! Какая-такая сила выдернула его из интерьера и зашвырнула на пару минут в прерию?
Что вы говорите, читатель? А? Громче. Авторское воображение? Ну не знаю… Может быть… тьфу, песок… может, и воображение. Ишь чего вытворяет, игривое!
Конец 80-х годов XX века.
Пьяный угар
— Дааа, — протянул князь, поглядев в окно, — однако…
— Да полно вам шипеть, — крикнул Мафусаил и плюнул в пепельницу.
— Иди к чёрту! — взорвался князь и дёрнул Мафусаила за ухо.
— Зашибу, зараза! — гаркнул Мафусаил и впился в колено князя зубами…
— Да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя, — процитировал князь, вытирая полотенцем кровь с локтя и пиная труп Мафусаила пяткой.
— Ишь ты, — захихикал Фьюшкин, проснувшись и почесав затылок.
— Сам ты дурак, — обругал его князь, и двинул в зубы Фьюшкина кулаком.
— Подишь ты, — удивился Фьюшкин, облизнул окровавленные губы, прослезился и, хихикнув, вышел.
— Черви поганые! — крикнул князь и погрозил зеркалу кулаком. — Вонючий сатрап!
— Глаза навыкате! — хихикнул Фьюшкин в форточку, и князь запустил в него ботинком. Стекло со звоном посыпалось на ковёр.
— Трали-вали, — запел Фьюшкин и, улыбаясь, запрыгал по аллее зимнего сада.
— Дела! — вслух подумал князь и осушил стакан с раствором цианистого калия.
Конец
Осень 1983 г.
Примечание: это написано студентом машиностроительного факультета (специализация: робототехника) политехнического института во время лекции по математическому анализу.
Самоучитель ковыряния в носу
Искусство ковыряния в носу уходит своими корнями в седую древность. Это одно из наидавнейших занятий человека. Однако, несмотря на богатые традиции носоковыряния, овладеть этим искусством значительно легче, чем, например, искусством игры на пятиструнной флейте, или искусством дрессировки глистов и солитёров. Автор предлагает свои рекомендации, воспользовавшись которыми, ты, бесценный читатель, в совершенстве овладеешь этим занятием, с помощью которого сможешь украсить досуг. Причём предаваться этому увлекательному делу ты будешь с такой грациозностью, шармом, элегантностью, что не ударишь в грязь лицом даже в самом избранном светском обществе.