— Вот поэтесса тут пишет, дескать, в её сердце вонзилась стрела любви. Но я-то знаю: во-первых, не в сердце, а во влагалище; а во-вторых, не стрела, а…
— У женщин только извращения на уме: выйти замуж, создать семью, родить детей и так далее. А вот чтобы просто трахаться по-человечески, без таких вот извращений, — нет, их это, видите ли, не устраивает!
— Будь счастлив, мой дорогой! Да, будь счастлив, и как можно скорее! Ибо если ты в течение часа не станешь счастливым, то я тебе, мерзавцу, за это всю морду побью!
— Вася, ну давай поженимся!
— Нюра, для того, чтобы два человека поженились и вели совместную жизнь, у них должно быть много общего: общие взгляды, общие вкусы.… Вот мне, например, нравятся женщины, нравится за ними ухаживать, нравится с ними… гм… это самое. А тебе, Нюра, нравятся женщины?
— Мне, Вася, нравишься ты.
— Ну, вот видишь, Нюра: мне нравится одно, а тебе совсем другое. Как же мы можем пожениться, когда у нас настолько разные вкусы?!
— Я не буду плясать под твою дудку! — воскликнул Иван.
— Будешь! — нахмурился Пётр.
— Нет, не буду!
— Будешь! — Пётр сжал кулаки.
— Нет, не буду я плясать под твою дудку, — пролепетал Иван, отодвигаясь, — но с удовольствием спляшу под твою гармошку.
— Я достаточно умён, чтобы произносить мудрёные слова, но, к сожалению, не настолько умён, чтобы понимать то, что я говорю.
— Я его убил, а он взял и воскрес! Я его опять трудолюбиво убил, а он опять воскрес! Я его ещё раз, не покладая сил, убил, а он снова воскрес! Ну ни стыда, ни совести у человека! Никакого уважения к чужому труду!
— Ты пока ещё не научилась молчать. А ну-ка, потренируйся. Я включаю секундомер: молчи… Так, на этот раз ты продержалась восемнадцать секунд. Уже получше.
— Я тебе уже в сотый раз говорю: не повторяй одно и то же по сто раз!
— Пусть в меня первым бросит камень тот,… у кого нет конечностей!
— Росинант не вынесет двоих, — сказал Пётр.
Боливар, подумал Иван, но поправлять поленился.
— Скажи честно, что тебя привлекает: моя душа или моё влагалище? — спросила она.
— Конечно, душа! — соврал он.
— И вот однажды я подумал: а почему бы мне ни родиться. Взял и родился… Люблю, знаете ли, рождаться. Как сейчас помню: рождаюсь это я, рождаюсь… Я вообще талантливо рождаюсь. В чём в чём, а в рождении я просто виртуоз.
— Он работает педерастом… Тьфу, опять оговорился! Не педерастом, а пародистом. Похожие слова. Путаю.
— Я очень скромный. Я фантастически скромный. Я самый скромный человек во Вселенной. Не побоюсь этого слова, я просто таки гигант скромности. Скажу без лишней скромности, что все остальные люди по сравнению со мной в аспекте скромности просто букашки! Равных мне нет. Я нечто особенное, выдающееся, сверхъестественное! Вот насколько я скромный.
— Она работает, не покладая рук, как Венера Милосская.
— Разве Венера была труженицей?
— Нет, я не к тому, что «работает», а к тому, что «не покладая рук». Ты видел эту скульптуру? У неё же нет рук. И поэтому она их не покладает, ибо невозможно покласть то, чего нет.
— Слышала, какое страшное преступление случилось в соседней комнате? — спрашивает торшер у настольной лампы.
— А что там произошло?
— Там люстру.… Нет, мне трудно об этом говорить! Люстру повесили!
— Ах! Какое зверство! Бедняжка! Вечная ей память!
— Эээ.… На чём я остановился?
— На моей ноге.
— Разве я говорил о вашей ноге?!
— Нет, вы на неё наступили и остановились.
— Помнишь то время, когда ты была невинной девственницей? Да наверняка помнишь, ведь это было три минуты назад.
— Да кто вам дал право скрывать от народа красоту своих гениталий?!
— Если женщинам можно носить бюстгальтеры, а мужчинам нельзя, то это дискриминация по половому признаку! Мы, борцы за сексуальное равноправие, требуем, чтобы лёгкая промышленность выпускала бюстгальтеры и для мужчин!