Печально крикнула, вспорхнув с осины на склоне, птица. Неожиданная тучка прикрыла солнце, накинув на Кирпичев яр лёгкие сумерки. Сорвался ветер, неожиданно прохладный среди такого зноя. По траве пошли волны, затрепетала осина.
Похолодевший от ужаса Олег вперился в живой глаз неживой кобылы, не в силах пошевелиться. Но нет, это не глаз, это в пустую глазницу черепа выглянула чёрная головка гадюки. Понял. Но было поздно — успел лишь охнуть, когда впилась в бедро толстая чешуйчатая стрела.
И исполнилось пророчество кудесника Доки: принял князь смерть от кобылы своей.
Да, умер князь киевский Олег, он же конунг Халги. Умер от яда гадюки из черепа лошади. Умер, так и не узнав, что тогда, тридцать лет назад, он и соратники уничтожили не всех родичей правителей киевских. Один-то родич остался в живых: пятилетний Игор, младший сын Оскола от третьей жены. Он выжил, потому что не было его в тот роковой день в Киеве — захворавшего сынишку отдал отец на излечение кудеснику-зелейщику Троилу, обитавшему не в городе, а в лесу, а тот, излечив, пристроил сироту в бездетную семью. Умер Олег, не оставив наследников и не предполагая, что после его смерти на киевский престол воссядет этот самый Игор, как законный наследник Оскола. Ибо поддержат Игора кудесники, тридцать лет хранившие тайну его происхождения, и бояре с дружиной покойного Олега, не имея альтернативы и не желая конфликтовать с кудесниками, признают Осколова сына своим новым повелителем. Умер Олег, не зная, что спустя пару столетий киевский летописец, из политических соображений (дабы ослабить влияние Константинополя на Киев), сочинит небылицу, будто этот Игор был шведом, сыном конунга Рьорика Новгородского, и что в Киев его ещё ребёнком привёз из Новгорода, дескать, сам Олег. Эх, многое исказят летописцы, то в угоду политической конъюнктуре, то просто обуреваемые фантазиями. И от этой небылицы станут потомков Оскола звать не Осколовичами, а Рюриковичами. Умер Олег, не подозревая, что после его смерти верный Свенелд будет жить ещё долго, очень долго, доживёт аж до ста четырнадцати лет, будучи до последних дней бодрым, активным (что значит богатырское здоровье!), очень влиятельным боярином, главой большого и богатого клана. И, оставаясь воеводой, будет так же верно служить и князю Игору, и его вдове — княгине Ольге, и их сыну — князю Святославу, и даже одному из внуков — князю Ярополку…
Да, умер князь Олег от укуса гадюки. Умер на диво быстро — агония длилась всего несколько мгновений. Ибо яд этой гадюки был во много раз токсичнее яда обычных гадюк. От нанесения гадом укуса до остановки сердца прошмыгнул ровно такой же махонький отрезок времени, какой был между мгновением, когда конунг Халги пронзил мечом грудь князя Оскола, и мгновением, когда он нанёс смертельный второй удар. И боль от яда необычной гадюки была такой же сильной, как боль пронзённого мечом Оскола…
Пёстрый мотылёк перепорхнул с изумрудного папоротника на воскового цвета прядь волос неподвижного Олега, вперившегося застывшими очами в яркое светило на снова безоблачном небе. Гадюка неспешно выползла из лошадиного черепа, угольной струйкой перетекла на грудь ещё тёплого трупа и свернулась кольцом.
И подумала змея, дескать, благодарю тебя, великий Сварог, за то, что ты дал мне, наконец, возможность отомстить! В ответ прозвучал голос, исходивший будто от самой природы — от земли, травы, камней, деревьев… (А может, это гадюке только так казалось, а в действительности голос звучал лишь в её головке?) «Не стоит благодарить, Оскол, — сказал змее этот нечеловеческий голос, — ибо просьба твоя была справедливой…»
Так и нашёл их в Кирпичевом яру отрок Воротислав (один из тех, кого послал воевода Свенелд на поиски исчезнувшего князя) — разметавшегося средь конских костей Олега Киевского и чёрного гада ползучего на его бездыханной груди. Дохлого гада.
Август 2004 г.[11]
Глупые твари
Эти животные довольно умны, судя по тому, как легко они поддаются дрессировке.
Из репортажа.
Мемуары, фрагмент из которых я предлагаю бесценному читателю, пока ещё не родившийся дрессировщик Тристан Геннадьевич Цвях напишет только через 308 лет. Но мне этот текст удалось достать задолго до его написания. Не суди эти писания слишком строго, читатель, ведь Тристан Цвях — укротитель зверей, а не профессиональный прозаик, поэтому ему простительно, что проза его не очень художественна, отчего мемуары напоминают скорее сухой протокол или конспект, нежели так называемую изящную словесность.
11
Впервые текст «Месть Оскола» (ранний вариант под заголовком «Милость Сварога») был напечатан в журнале «Склянка часу / Zeitglas» (Канев, Украина — Менхенгладбах, Германия) № 42, 2007.