Он одобрительно кивнул мне и повернулся к Дону, ожидая, что тот скажет. А Донат вопросительно смотрел на меня, ожидая разъяснении. И хоть мои предположения еще полностью не подтвердились, я сказал ему на земном языке:
- Делай то же самое и будь рядом со мной.
- Пойду. Сам, - сказал вождю Донат. - Я. Он. Помогать.
Вождь взмахнул рукой, и низколобые стали выходить из пещеры. Я выбрал здоровенного дикаря, высокого и широкоплечего, и старался держаться поближе к нему. Он был для меня как бы маяком. И хоть рядом с ним, как только мы вышли из пещеры, появилось несколько двойников-миражей, я мог кое-как ориентироваться среди трещин. Держась за мое плечо, шагал Донат. Иногда он пытался острить насчет двух слепых, один из которых ведет другого, но в его голосе не было привычного веселья. Трещины по-прежнему умножались под нашими ногами, и всякий раз, когда надо было ступить в зияющую бездну, сердце замирало. Достаточно было нескольких минут такого пути - снова головокружение и тошнота. Каждый шаг давался с трудом. А ведь надо было ни на миг не отставать от "маяка" - иначе я бы вовсе потерял ориентировку среди трещин.
Дикари знали, что мы не отстанем, что мы побоимся отстать.
Все-таки я попытался сделать то, что наметил в пещере: наблюдал и считал. То, что может дикарь, могу и я! Но пока не умею. Мешает воображение? Два глаза? Но мы уже тысячу раз пробовали закрывать один ничего не менялось, миражи по-прежнему толпились, сбивая с толку.
Глаза слезились, тошнота выворачивала внутренности. Но я старательно наблюдал, куда шагает "маяк", как он выбирает путь среди трещин настоящих и миражей. Один, два, три... Повернул. Каждая третья трещина настоящая? Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь... Повернул. Каждая седьмая? Нет, не может быть, тогда бы они считали до семи. Один, два, три, четыре. Повернул. Что за черт? Где же логика? Один, два, три, четыре - на этот раз я досчитал до одиннадцати!
Не получается. И все же какой-то смысл был в том, что самое выгодное для дикарей - уметь считать до трех, и не больше.
Огромная темная трещина легла под ноги "маяку". Он шел по ней спокойно, раскачиваясь и загребая длинными руками. Затем трещина посветлее. Тоже прошел. Еще светлая. Прошел. И еще. А перед четвертой повернул! А дальше целая лестница светлых трещин, и лишь вдалеке - темная. Вот прошел темную, первую светлую, вторую, третью - перед четвертой повернул!
О господи! Неужели - вот оно, решение?
Оказалось, Донат занят подобными же наблюдениями, потому что внезапно он сказал мне почти в самое ухо:
- Один, два, три. Как в песенке. Один, два, три!
- Молодец, Дон! - ободренный его словами, я обретал уверенность в себе. - Один, два, три! Дружище, все, что больше трех, - чепуха! Три солнца три тени. И три сотни миражей!
- Главное - знать, от чего считать!
- Да здравствуют темные трещины!
- А все что после трех - пусть проваливается!
Мы ликовали. Мы словно захмелели. Мы научились считать до трех! Не просто считать, а с пониманием!
Последняя проверка. Где она, темная трещина! Вот она, легка на помине. В самую середину "маяк" ставит ногу, ничуть не усомнившись, что это мираж. Так, теперь пойдут светлые. Да. Первая - мираж. И вторая. И по третьей верзила протопал, как по тверди. Собственно, там и была твердь. А четвертую, узкую, - перепрыгнул! И мы перепрыгнули. А потом повернулись, присели на корточки и потрогали край трещины рукой. Нет, не мираж: руку тянуло в пустоту, вглубь.
Мы переглянулись.
Пора!
Пока мы проверяли трещину, "маяк" ушел на несколько шагов вперед. Между нами легло хаотическое переплетение трещин, среди которых выделялась более темная. Я собрал всю волю и шагнул прямо на нее, затем на ту, что рядом. Отпустив мое плечо, Донат шел за мной.
Конечно, этот эксперимент мог стоить нам жизни, если бы догадка все-таки оказалась ложной. Но мы уже уверовали в нее. Мы не будем считать больше трех! Четыре - это смерть. После темной трещины только первые три мираж. Четвертая - пропасть.
Истина оказалась примитивной, как эти одноглазые дикари. Куда бы ты ни шел - не забывай считать до трех. Остальное несущественно. И самое главное - не давай воли воображению, чтобы сузить поле зрения и видеть в окружающем не все, что кажется реальностью, а только то, что нужно для движения. Как на войне: из окопа - весь мир в прорези прицела.
Я внимательно осматривал низколобых, пока не увидел, кто несет наши сумки. В каждой из них, среди прочих вещей, был пистолет. Я выбрал ближайшего темного дикаря с сумкой, отсчитал: один, два, три, - и, догнав четвертого, расстегнул карман сумки. Пальцы почувствовали холод рукоятки.
Дикарь даже не оглянулся.
Я включил пистолет. Элемент работал. Тонкий луч черкнул по очередной трещине - миражу, и почва задымилась.
Низколобые остановились. Вождь, угрожающе рыча, направился ко мне.
- Стой! - приказал я ему. - Не остановишься - убью.
В ответ он зашелся хриплым смехом.
- Раб, - говорил он сквозь смех. - Раб. Я - один! Я - много! Как попадешь?
- Я умею. Я считать до трех, - сказал я.
Он не поверил.
От темной фигуры я посчитал до трех. Луч выжег почву за два шага перед ним. Вождь испуганно отскочил. Смех замер.
- Власть переменилась, - сказал Донат. - Где живет то племя, которое умеет считать больше трех?
Они не поняли.
- Племя, - повторил Донат. - Рабы. Уметь считать. Три, четыре, пять. Где?
Вождь, озадаченный нашим выходом из рабского состояния, махнул рукой:
- Там. Далеко. Горы. Потом пустыня. В пустыне. Песок. Там.
Вот оно что! Там, очевидно, не образуются трещины - песчаная поверхность не трескается. Только в пустыне, только на песке на этой планете можно было научиться считать больше трех.
Путь был долгий, и мы пошли.