— И вы не боялись заблудиться? Мы едва вышли оттуда, там все менялось. Как вы там ориентировались? У вас была карта?
Губерт улыбнулся.
— Нет, но мы знали несколько секретов. У этого лабиринта свои законы, о которых я промолчу. Возможно, их могли бы вытащить из меня ментоскопированием, но надеюсь, что до этого не дойдет, потому что никто не узнает, что наша скрытая лаборатория вообще существует. Ник не видел Диану и остальных наших роботов, он ничего не сможет об этом сказать. Ларри, как выяснилось, ничего не помнит со вчерашнего полудня и вплоть до того, как ты, Ник, включил его в туннеле.
Ник присвистнул.
— Да, — подтвердил Губерт. — Больше пяти часов его воспоминаний исчезли, когда он отключился на том перекрестке. Но нет худа без добра — теперь археологи знают, почему в дальних туннелях пропадали их машины, а я могу не бояться, что Ларри сболтнет что-то лишнее.
— Вы, наверное, опять врете, — пробормотал Ник. — Сами же все и стерли.
— Нет, — просто сказал ему Губерт и посмотрел на дочь. — Мадлон! Ты единственная видела Диану и других. Я прошу тебя не упоминать о них. Специально тебя никто не спросит, потому что они не знают, о чем спрашивать. Ментоскопирование тебе не грозит — его лишний раз не применяют, это ведь весьма опасная процедура. Заставлять общаться с чтецами тебя тоже никто не станет.
— Ты что же, собираешься продолжать все это?
— Да. Это дело моей жизни. Я не знаю, когда смогу вернуться — скорее всего, в ближайшие годы мне придется занять место Френка на Земле — но я буду ждать сколько потребуется. Собственно, вполне возможно, что через несколько лет проект по созданию искусственного человека будет поддержан, и я смогу заняться этим легально и открыто. И не только я, и совсем не здесь, а вместе с коллегами, на Земле, в нашем НТК. Я уверен, за мной пойдут многие. «Андроидная техника» станет называться по-другому, может быть, «Искусственный человек», но работать там будут те же. Может, и Ник Метени вернется.
Ник допил вино и криво ухмыльнулся.
— На меня не рассчитывайте. И почему вы так уверены, что я буду молчать? Я ничего не видел, но много слышал. Я могу подкинуть кое-кому мысль, и они будут знать, что и у кого спросить. Какое право вы имеете что-то от меня требовать? Я верил вам, а вы лгали мне.
— Я не требую, я прошу. Пожалуйста, Ник. Хотя бы ради памяти твоего дяди. Он, Роберт, знал о нашей работе, он верил в то, о чем я тебе говорил.
— Не может быть! Дядя никогда бы не стал…
— Я не говорю, что он работал вместе с нами, но он не был против. Он понимал, что мы должны совершенствовать наших искусственных братьев, и что это — следующий закономерный этап.
— Не верю, — отрезал Ник.
— Я так и думал. Возьми, — Губерт протянул ему свой карманный компьютер, — я там включил запись одну из наших с ним бесед. Есть и другие. Послушай, подумай…
— А как ты объяснишь пропажу своего брата, если его тело навсегда останется в лабиринте? — спросила Мадлон.
— Я сообщил в полицию об исчезновении Френка: что утром он взял глайдер, полетел на гору и не вернулся. Какое-то время его будут искать, потом объявят пропавшим без вести. Ты и Ник не будете упоминать, что видели его в туннелях.
— Его видел Стривер. Да и Диану, кстати, тоже, — добавила Мадлон.
— Стривер ничего не вспомнит, — сказал Губерт.
— Э… Да? Почему? И откуда ты знаешь?
— Шеф местной полиции — мой хороший знакомый. Он разрешил мне пару минут поговорить с Леонардом.
— Ты что, и Стриверу память почистил? — усмехнулась Мадлон. — Я слышала, что это очень вредно для человека. Мне все равно, что будет с этим психом, но у тебя-то потом не возникнут проблемы?
— Пришлось рискнуть. Жаль, конечно, что он не понесет наказание за убийство Френка, но пусть, ладно… Когда я уходил, с ним все было благополучно; посмотрим, как почувствует себя потом. Если к завтрашнему дню разучится пользоваться ложкой — его счастье, значит, попадет в психбольницу, а не в тюрьму. Но думаю, это ему не грозит. Испытания на людях проводились весь последний год, и побочные эффекты возникали лишь в десяти процентах случаев.
Несколько секунд Мадлон рассматривала лицо отца. Сейчас Френсис ничем не напоминал того забавного толстячка, который вприпрыжку катался по садовым дорожкам вокруг своего дома и угощал ее пирожными. «Он намного могущественнее, чем кажется», — подумала она.
Губерт посмотрел на часы и встал.
— Через пятнадцать минут здесь будет полиция. Я все вам объяснил и надеюсь на понимание. Ник!
Тот вздрогнул и положил КПК перед собой.
— Ты помнишь, что я всегда тебя поддерживал, — с нажимом произнес Губерт. — Ты по-прежнему можешь всецело на меня рассчитывать, если сейчас пойдешь мне навстречу. От тебя не требуется ничего, кроме молчания о Диане, других роботах и обстоятельствах гибели Френка. В том числе ты должен молчать перед Ларри. Не впутывай его в человеческие дела. Итак, твое решение?
Глядя в стол, Ник пробормотал:
— Я… Только из-за дяди… Хорошо, я буду молчать.
— Скажешь, что просто ходил посмотреть туннели вместе с Ларри. Это не будет враньем, — добавил Губерт и повернулся к дочери. — Мадлон?
Она помедлила, задумчиво глядя на него. Ей претила ложь. Почти три года она занималась работой, заключавшейся в выявлении обмана и ошибок, а теперь Френсис хочет, чтобы она сама лгала. Точнее… Он хочет, чтобы она молчала. Он сказал, что ее никто не спросит… Неожиданно ей вспомнилось, как когда-то давно она сама просила молчать Веру. И потом, ведь Френсис просит не для того, чтобы спасти свою шкуру, или, во всяком случае, не только для этого. У него есть идея, достойная воплощения, и воплощение никому не причинит вреда.
— Не беспокойся. Считай, что я на твоей стороне.
— Спасибо, ребята, — Губерт широко улыбнулся и снова стал прежним — немного нелепым и совершенно безобидным. — Давайте быстренько уберем со стола… Ах ты, господи, у меня же посудомоечная машина сломана! Я позову Ларри, он нам поможет.
Через полчаса полицейская машина уехала. Ларри закончил мыть посуду и ушел вместе с Ником, который на прощание тихо и угрюмо сказал Губерту:
— Все равно я больше никогда не буду у вас работать.
Губерт проводил их обоих до калитки, вернулся, повалился в кресло и со вздохом процитировал:
— Я верил в вас как в бога, а вы лгали мне всю жизнь… Ох уж эта молодежь с ее максимализмом! — он закурил. — Может быть, я напрасно так перестраховался, пусть бы Ник болтал направо и налево, доказательств-то все равно никаких. Ну да ладно, теперь мне будет спокойнее. Мадлон, ты умеешь варить кофе? На ночь, говорят, вредно, но все-таки сделай пару чашечек. Вон там, в углу, на столике есть маленькая горелка и турка.
— Ты не думаешь, что Метени может потом начать тебя шантажировать? — спросила Мадлон, наливая воду в турку.
— Ник? Ну что ты. Это не в его стиле. Заявиться сюда, покричать, поплакать, набить мне морду, в конце концов — это да. А шантаж ему и в голову не придет.
— Сейчас — допустим, а потом?
— Ну, через год или два он будет сидеть за компьютером в своем прежнем кабинете в «Андроидной технике», а через пять или десять, я надеюсь, мы начнем вместе и в открытую заниматься проектом «Искусственный человек».
— Ты так уверен, что он вернется?
— Да. Он сейчас зол, обижен, растерян, но это гораздо лучше, чем безразличие. И заметь, когда я говорил, что всегда поддержу его, он не закричал что-нибудь вроде: «Не нужна мне ваша помощь!». Я вижу, что он дорожит хорошими отношениями со мной, я по-прежнему много для него значу. Неудивительно — ведь после смерти дяди он очень одинок. Пусть остынет и успокоится, посмотрим, что скажет через месяц.