— А зачем тебе с ним возиться, Френсис? Разве Метени настолько ценный работник?
— Я людьми не бросаюсь и тебе не советую, — серьезно ответил Губерт. — Робототехник Метени принесет несравненно больше пользы, чем агротехник Метени. Да, Ник не хватал звезд с неба, но мозги у него имеются, и он умел учиться — во всяком случае, тому, что ему нравилось.
— Тебе виднее. А по-моему, таких как он — тысячи.
— Верно, но ведь их надо найти, а Ник — вот он, рядом. Я его знаю, он меня знает, и я предпочту его новичку — мне так удобнее. Метени можно изменить, переделать. Все можно изменить, знаешь ли. Мортон — дурак, что этого не понимал. Конечно, ведь разрушать проще, чем совершенствовать.
Мадлон сняла турку с огня, разлила кофе по маленьким чашкам и села напротив отца.
— Даже если Метени вернется, то он вряд ли будет работать на твой новый проект. Он настолько против этих искусственных людей, как ты их называешь, что я даже удивляюсь. Если вы создавали их не с военными целями, то что же в них плохого…
Губерт зажег новую сигарету, с удовольствием затянулся и весь окутался дымными кольцами.
— А я совсем не удивляюсь. Ник не хочет, чтобы роботы стали свободными. И не потому, что боится пресловутого восстания машин, а потому что опасается — и не без оснований — что избавившись от Первого закона, наши роботы перестанут, скажем так, любить нас. Те привязанности, какие развиваются у нынешних андроидов к людям, по большей части основываются на Первом законе. А Ник не хотел бы, чтобы Ларри начал относиться к нему по-другому. Ник считает, что Ларри — единственное существо, которое его по-настоящему любит, и в общем, он недалек от истины. Ларри не осуждает его, принимает таким, какой он есть, а если старается повлиять на Метени, то делает это так, что Ник и не замечает.
— Правда? Скажи, а как на самом деле относится к нему Ларри? Он ведь не человек, его так называемая привязанность должна иметь разумную основу.
— Несомненно! Отношение Ларри к Нику — это, по сути, исследовательский интерес. Ларри действует в силу программы, которая толкает его как можно лучше узнавать человеческую психологию. Общение с Ником сослужило Ларри хорошую службу, он многому научился. За этот рейс он получил только положительные характеристики. Потрясающее обаяние, способность вызывать доверие… О профессиональных навыках я не говорю. Он будет прекрасным работником в исследовательских экспедициях.
— Еще бы, — пробормотала Мадлон. — Учитывая то, как неадекватно Ник ведет себя иной раз, общаться после него с другими людьми для Ларри должно казаться прямо-таки отдыхом… Так что же, получается, Ник против твоей идеи просто из-за своего личного отношения к Ларри?
— Если его спросить, то он, конечно, начнет говорить о потенциальной опасности, конкуренции людей и машин и тому подобное, но основная причина, думаю, именно эта. Только Нику не о чем беспокоиться: менять его синтетического брата никто не собирается. При следующей встрече я ему об этом скажу.
Оба замолчали. В теплой темноте за пределами света, падавшего из окон веранды, дрожал тонкий звон местных цикад. Мадлон допила кофе, уловила на себе внимательный взгляд отца и, сразу насторожившись, спросила:
— Что?
Френсис аккуратно погасил в пепельнице сигарету и покачал головой.
— Ничего. Ты обратила внимание на то, что за все время, которое Ник провел здесь, он даже ни разу не посмотрел на тебя?
— А зачем ему на меня смотреть? Ведь он пришел к тебе.
— Я не знал, что вы настолько сильно поссорились. Что же между вами произошло?
Мадлон помолчала, затем пожала плечами и подумала: почему бы и не рассказать? В той истории если кто и выглядел нелицеприятно, то уж точно не она, а Метени. А ей стыдиться нечего.
Выслушав ее, Губерт болезненно скривился и пробормотал:
— Наверное, не стоило мне расспрашивать. Когда Ник вернется на работу, я уже не смогу относиться к нему по-прежнему. Поднять руку на женщину — это недопустимо.
Мадлон иронично улыбнулась. Отец иногда бывает настолько старомоден! Нику в тот раз просто повезло, если бы он не ударил ее так ловко и подло, она смогла бы дать сдачи. А учитывая состояние Метени после стычки с Мортоном, победа почти наверняка досталась бы ей, Мадлон. «А ведь я могла его догнать! — с запоздалым сожалением подумала она. — Впрочем, нет, не могла — у меня слишком сильно кружилась голова».
Она услышала голос отца, который повторил:
— Да, это недопустимо. Но давай простим беднягу, ему тогда очень худо пришлось.
— Я не злюсь на него, он просто мне безразличен.
— Разве тебе не жаль, что ваша дружба вот так по-глупому оборвалась?
— Я общалась с Метени только потому, что видела в нем нереализованный потенциал. Я хотела повлиять на него, изменить его к лучшему, чтобы он мог делать больше для человечества.
Губерт опять долго пристально смотрел на нее.
— Ты что же, всегда встречалась с парнями только затем, чтобы менять их?
— Нет, — подумав, ответила Мадлон. — Я некоторое время встречалась с Эдвардом Арри, и в нем мне ничего не хотелось изменить. Он был достаточно хорош.
— Эдвард Арри… Космолетчик, верно? Я учился в школе вместе с его отцом, и мы до сих пор переписываемся. Пару лет назад я видел Эда — хороший парень. Почему вы с ним разошлись?
— Кажется, он считал, что я уделяю ему слишком мало внимания… Словом, он сказал, что хочет расстаться, а я не стала спорить. Честно признаться, мне теперь лучше, чем с ним. Я рада, что мы не поженились, как он предлагал. А насчет Метени я теперь думаю, что не стоит тратить на него время. Такие, как он, безнадежны.
— Сильно сказано, — произнес Губерт. — Сильно. Но ты неправа. Как показывает практика, люди способны очень сильно меняться, но меняться ради кого-то, а не ради идеи. Идея — это абстракция, и человеку — я говорю про большинство людей — воспринимать ее довольно сложно. Ник Метени мог бы измениться ради тебя, если бы ты что-то чувствовала к нему или хотя бы притворилась, что чувствуешь. Благо человечества, знаешь ли, весьма расплывчатое понятие, а само человечество слишком велико, чтобы любить его или даже по-настоящему думать о нем. Большинству людей гораздо проще идти за кем-то определенным, чувствовать себя нужным кому-то, делать что-то ради кого-то — друга, жены, да хотя бы политического лидера, если тот сумел завоевать себе такой авторитет и доверие. Ты наверняка видела в исторических фильмах, как солдаты поднимались в атаку, выкрикивая имя своего вождя, как они гибли с именем вождя на устах…
— Это очень интересно, — задумчиво произнесла Мадлон. — Я запомню все, что ты сказал, Френсис.
Она только сейчас поняла: да, если бы она с самого начала как-нибудь привязала к себе Метени, ей было бы много проще им управлять. А она пропустила эту ступеньку. Ну что же, в будущем уже не пропустит…
Она посмотрела на отца и снова наткнулась на его пристальный взгляд. Не дожидаясь вопроса, Губерт улыбнулся, словно извиняясь, и произнес:
— Для меня это так странно — то, что ты дружила с парнем просто чтобы усовершенствовать его, и даже не для себя, а для человечества.
— Что в этом странного?
— Ты — девушка, было бы естественнее, если бы ты испытывала к нему другой интерес. Впрочем… — он внимательно посмотрел ей в глаза — Мадлон, не любившая этого, быстро отвела взгляд — и спросил: — Ты уверена, что он действительно тебе безразличен? У нас, людей, тоже существует программа, которой мы волей-неволей следуем, нам до сих пор крайне трудно сопротивляться потребностям, которые заложены в нас природой.
Она в замешательстве пожала плечами. Что отец хочет сказать?.. И тут она ни с того ни с сего вспомнила, как Ник дотрагивался до ее волос, и как пару раз уже здесь, на Нарате, она вспоминала Метени — особенно по утрам, еще не вполне проснувшись, снова думала, что она в альплагере рядом с Ником… Как странно! Ведь он ударил ее и вообще вел себя безобразно, о какой симпатии теперь может идти речь? Но тогда почему она до сих пор его вспоминает?..
Надо было что-то отвечать, и она сказала:
— Думаю, что да, — она встала из-за стола. — Я пойду спать, если не возражаешь. Спокойной ночи.