Кто-то рядом громко сказал:
— Осторожно, поранитесь.
Она рывком села и в свете фонаря, подвешенного к потолку, увидела слева от себя Ларри, а по другую сторону — деревянную стену и слабо отсвечивающий полиэтилен окна.
— Ох, Ларри, извини… Снится какая-то ерунда, — Мадлон потерла лоб, удивленно посмотрела на дрожащую руку и повторила: — Извини. Ты-то, конечно, снов не видишь.
— Вы удивитесь, но, бывает, вижу.
Мадлон обрадовано ухватилась за эту тему — отвлечься от кошмара.
— Да? Странно, зачем андроидам эта функция? И что тебе снится?
— Думаю, способность видеть сны дана нам для того же, для чего и людям — переработать полученные знания и впечатления. Наши сны достаточно упорядочены и стройны, если так можно выразиться. Мне не снятся кошмары или слишком фантастические сюжеты, в основном мои сны — это смесь воспоминаний, но, бывает, я вижу то, чего еще не было наяву, но что может произойти. Это похоже на моделирование будущего, и такие сновидения интересны, над ними можно размышлять. А вам, Мадлон, что снилось?
— Так, ерунда. Извини еще раз за эти крики.
Она легла и отвернулась к стене, но долго не могла успокоить сильно бьющееся сердце. Теперь-то она догадалась, что за человек стоял рядом с женщиной. Тогда она не узнала его, а сейчас вспомнила — это был Мортон.
Второй раз Мадлон проснулась в темноте, не услышав, а просто ощутив движение рядом. Она включила фонарик. Ларри, видимо, собирался тихо выйти из комнаты, он оглянулся на девушку.
— Я не хотел вас будить. Пойду посмотрю уровень воды в реке.
Мадлон кивнула и придвинулась к окну, кутаясь в плащ. Печка остыла, в комнате похолодало. Темнота снаружи липла к мокрому полиэтилену, и за ним ничего нельзя было разобрать.
Вернулся Ларри.
— Вода спала, можно ехать. Я подожду вас в машине?
— Да, сейчас приду.
Перекусить бы, но еды не осталось. Жаль, что вчера она поленилась вскипятить на печке чаю, сейчас пригодился бы. Мадлон оделась, повесила на плечо скатку плаща и вышла в зябкую темень.
Судя по времени, утро было близко, но пока ничто не предвещало рассвета. Темные и бесформенные, вокруг замерли мокрые кусты, тронь — и с веток польется вода; земляной пол в гараже покрылся узорами из выбитых капелью ямок. Мадлон забралась на сиденье, и Ларри сразу тронул машину.
Та же плохая дорога, в какой-то яме грузовик ненадолго застрял. Ларри бросил: «Подождите немного» и выпрыгнул в грязь. Мадлон слышала, как он обходит машину. Грузовик качнулся и выровнялся. Ларри вернулся в кабину, Мадлон спросила:
— Ты что, выталкивал его?
— Да, приподнял и подложил камень под колесо.
Вот и брод. Ларри уверенно направил машину в реку. Вода забурлила, поднялась, пошла на спад — грузовик выполз на дорогу.
Слева на холме показались размытые контуры памятника, и Мадлон вспомнила, как стояла там в темноте и думала, думала… И так и не пришла ни к какому выводу. Стоило ломать голову! Она с раздражением уставилась в окно справа. Наверное, зря она вообще пошла смотреть Радужную стену. Ничего особенного там не оказалось, зато откуда-то разом явилось столько переживаний, сколько у нее не было за много лет. Или все дело в разговоре с Френсисом перед уходом и в этом памятнике на холме, который каждый раз напоминает ей о памятнике на плато Муравейник?..
В предутренних сумерках они въехали в город. Мадлон, уверенная, что Губерт спит, с удивлением увидела свет в окнах знакомого дома, а затем и сам отец скатился с крыльца и поспешил им навстречу. Ларри остановил машину, Мадлон соскочила на тротуар. Губерт протянул руки ей навстречу и продекламировал:
— Домой вернулся моряк, и охотник вернулся с холмов… Ты почему ни разу не позвонила мне? Я же просил! Спасибо, что привез ее домой, Ларри.
— Мадлон легко добралась бы сама, — спокойно отозвался тот. — Нам просто оказалось по пути.
Грузовик уехал, Губерт сердито сказал:
— Пойдем, расскажешь о своих приключениях. Удалось тебе дойти до Стены?
— Конечно. А почему ты не спишь? Ведь еще очень рано.
— Тебя ждал! Когда увидел, какой ливень за окном и как поднялась река, сидел тут как на иголках! Где ты встретилась с Ларри?
— На той стороне, он вез груз из лагеря археологов, — и вдруг, под влиянием какого-то импульса, она добавила: — Знаешь, по сравнению с Ником Метени Ларри производит впечатление. Он много сильнее и… Увереннее в себе, хотя, наверное, это странно звучит по отношению к роботу.
— Правда? — Губерт пытливо посмотрел на нее. — Ты, значит, на него переключилась… Что же, этого следовало ожидать. Наверное, я мог бы тебе это уладить, если хочешь. Конечно, он не будет полной копией Ларри, но…
— О чем ты, Френсис? — не поняла Мадлон. — А, ты решил, что я сначала была влюблена в Ника, а потом влюбилась в его андроида? Это не так. Я восхищаюсь Ларри, но он мне не нужен, и тем более не нужно дарить мне его копию. Ты ведь об этом говорил?
— Да. И ты бы все-таки поразмыслила прежде, чем отказываться. Не стоит тебе все время быть одной.
— Почему?
— У любого человека должен быть кто-то близкий, кто-то, кому ты доверяешь, кто понимает тебя и дополняет, если так можно выразиться. Когда ты не одинок, ты больше видишь и чувствуешь, больше понимаешь. Не стоит недооценивать общение, дружбу. И в наше время этим близким уже не обязательно должен быть человек.
— Получается, ты совсем не против того, что человеческое общество заменяется обществом машин? — с любопытством спросила Мадлон. — Ты одобряешь это? Многие, знаю, не одобряют. Взять того же Стривера…
— Я не вижу принципиальной разницы. Наши андроиды уже давно не просто машины, да и вовсе не машины. Если кому-то дружба с искусственным человеком дает больше, чем дружба с органическим человеком — да ради бога! Большинство, знаешь ли, еще долго будет предпочитать общество себе подобных, так что отход людей друг от друга нам не грозит. Очень жаль, что Ник этого не понимает. Он ведь любит Ларри больше, чем кого-либо из людей, но при этом считает, что не имеет права на такие чувства. Он считает, что у людей есть долг друг перед другом, человек должен быть с человеком. Так учила его мать, так считает большинство. А на самом-то деле совсем не обязательно делать выбор, ты легко можешь ладить с теми и другими. Я-то никогда не считал себя обязанным встать на чью-то сторону. Но вернемся к тебе. Ты точно не хочешь?..
— Точно. Во всяком случае, сейчас, пока я — человек, а Ларри — обычный андроид. Может быть, если бы он был искусственным человеком, а я была равна ему… Ты говорил, что отношение Ларри к Нику — по большому счету просто интерес, а Диана должна была любить твоего брата в силу изначально заложенной директивы привязанности. Мне не нужно ни то, ни другое.
— Изначально заложенная директива — это, по сути, безусловная любовь, — заметил Губерт. — Многие люди стремятся к такой любви.
— Это как-то ненормально, мне кажется. Отношение Ларри к Нику еще более-менее объяснимо, но мне это тоже не нужно. Я думаю, что любовь, дружбу, хорошее отношение надо заслужить. Так Елена говорила. Нельзя никого любить просто так, это несправедливо. Если бы Ларри был искусственным человеком, свободным, со свободными чувствами, и если бы я была как он, я постаралась бы заслужить его хорошее отношение. Тогда мы могли бы стать сотрудниками, напарниками… Друзьями. Если бы были равны и свободны. Френсис! А ведь это, наверное, возможно? Я слышала, что есть или был проект «Восстановленный человек»…
— Этот проект заморожен, — перебил Губерт, — слишком много проблем, как технических, так и, главное, этических. Не знаю, когда мы им займемся. А ты что же, теперь хочешь стать таким восстановленным? Андроидом с памятью и эмоциями человека?