– А ну-ка, дайте и мне посмотреть, мне тоже интересно, – вклинился в разговор Валентин. – Ну надо же, действительно – одно лицо! – откровенно удивился он, посмотрев на фотографию. – А вот с такой прической, ма шер, ты еще симпатичней будешь, чем есть. Тебе, дорогая моя, срочно нужно менять имидж. Ходишь все время с распущенными волосами, как будто других причесок на свете не существует, – заметил молодой человек. – Вот, посмотри на свою прабабку, как хороша! Какая стать, а? А какой гордый подбородок и не менее гордый взгляд! Да Наташка Ростова ей в подметки не годится!
– А почему вы все время называете мою прабабку Ведой? – спросила девушка у Екатерины Ильиничны, не обращая внимания на треп своего неугомонного и чересчур болтливого друга. – Судя по документам, ее звали Олесей, как и меня.
– По документам, может, она и Олеся, а все называли ее Ведой, – ответила хозяйка. – А почему? Я могу тебе рассказать только то, что слышала от своей матери и видела сама, а вот за остальное не ручаюсь.
– А скажите, этот дом, который под номером двадцать, в нем есть что-то необычное? – снова влез в разговор Валентин. – Там, наверное, приведения живут, да? Мы, когда искали адрес, заметили странную реакцию людей, когда спрашивали их об этом доме.
– Валь, ну что ты такое городишь? – нахмурилась Олеся. – Я лично ничего подобного не заметила.
– А я заметил, и ничего я не горожу.
– А я нет!
– А я да!
– Перестаньте спорить, он прав, – неожиданно согласилась с молодым человеком Екатерина Ильинична. – Люди боятся этого дома и стараются обходить его стороной, особенно в последнее время.
– Слыхала? – радостно подпрыгнул Валентин. – А я что тебе говорил? Что значит – боятся? – сразу же сник он, когда до него дошел смысл последних слов Екатерины Ильиничны.
– То и значит, боятся, и все.
– Но почему? – нахмурилась Олеся. – Я еще не видела, какой он внутри, но снаружи....
– Да не в этом дело, – перебила девушку старуха. – Его внешний вид здесь совсем ни при чем.
– А что тогда при чем?
– Это долгая и давняя история, и я обязательно расскажу ее, но сначала тебе стоит сходить и поклониться ему, – очень серьезно проговорила женщина.
– Кому? – не поняла Олеся.
– Дому своих предков. Там до сих пор живет управляющий, он уже глубокий старик, и он ждет тебя.
– Меня?
– Да, тебя! Веда запретила ему умирать, пока ты не приедешь и не примешь наследство в свои руки.
– Ничего себе! – недоверчиво усмехнулся Валентин. – Как можно запретить кому-то умирать? Бред какой-то.
– Вам, молодым и современным людям, этого не понять, но, надеюсь, что со временем... в общем, сами все увидите и все поймете.
– Нет, что-то мне не очень нравятся все эти тайны мадридского двора, – проворчал Валентин. – И я уверен, что без нечистой силы здесь не обошлось.
– Хватит болтать чепуху! – осадила его Олеся. – А еще образованным человеком себя считаешь, историк, блин!
– А при чем здесь мое образование? Да, я историк, и... А сама-то ты что совсем недавно говорила? Что-то здесь не так! Что-то здесь не то! Что-то у меня все в клубочек свернулось! Чьи это слова, интересно, были, уж не Пушкина ли?
– Я совсем другое имела в виду, когда так говорила, а не чертовщину всякую, как ты сейчас, – не сдалась Олеся. – Надо же такую чушь придумать – нечистая сила!
– Не будем откладывать дела в долгий ящик, пойдем, я провожу тебя в твой дом, – обратилась старуха к девушке, резко перебив спор молодых людей.
– А как же я? Я тоже хочу пойти, – воскликнул Валентин.
– Ты ему доверяешь? – спросила Екатерина Ильинична у девушки.
– Что значит – доверяешь? – возмущенно подпрыгнул Валя. – Да мы с ней с детства, на одном горшке....
– Валь, успокойся, ради бога, – шикнула на друга Олеся. – Да, Екатерина Ильинична, я ему абсолютно доверяю, – улыбнулась она.
– Тогда пусть с нами идет, – милостиво разрешила та, вставая из-за стола и направляясь к двери.
Валентин с Олесей поторопились за хозяйкой, и, как только вышли на крыльцо, молодой человек остановился и с опаской оглядел двор.
– Мадам, а где ваш волкодав? – спросил он у старухи.
– Цезарь-то? В саду небось спит, где ж ему еще быть?! А ты, смотрю, соскучился по нему? Хочешь, позову? – усмехнулась Екатерина Ильинична.
– Нет-нет, пусть спит, не надо его беспокоить, – замахал руками Валя, пулей пролетая через двор к калитке. – Послеобеденный крепкий сон очень полезен для здоровья породистой собаки, – выдохнул он, в три секунды оказавшись по ту сторону забора.
– Сейчас пройдем к задней калитке, чтобы на территорию войти, – сказала Екатерина Ильинична. – Ворота сейчас всегда на замке, Тимофей его ни разу не открывал после смерти хозяйки.
– Тимофей – это тот самый управляющий, о котором вы говорили? – спросила Олеся.
– Да, он самый.
– И он совсем один в доме живет?
– Один как перст, – вздохнула женщина. – Никогда своей семьи не имел, хотя в дни его молодости много девок по нем сохло. Мать говорила, что красавцем он был знатным. Я-то его молодым совсем не помню, давно это было, да и маленькой я тогда была. Потом война началась, меня к тетке в далекую Сибирь отправили. Потом в городе учиться осталась, там же замуж вышла. Сюда-то я не очень часто приезжала, все некогда было, семья, дети. А совсем в отчий дом я вернулась шестнадцать лет назад, когда овдовела. Тимофей уж к тому времени пожилым человеком был.
– А почему же он остался один? Почему не женился?
– Всю жизнь твою прабабку любил, поэтому и не женился.
– А она?
– А что она? У нее муж был, потом сын родился, твой дед.
– Нет, я не то хотела спросить. Веда разве не знала, что Тимофей ее любит?
– Как не знать? Конечно знала! Такую любовь скрыть невозможно, про это весь поселок судачил. Все, как один, были уверены, что Веда Тимофея к себе присушила.
– Присушила? Как это?
– Ну, приворожила, значит, околдовала его.
– Что за предрассудки? Как можно кого-то околдовать, если никакого колдовства не существует в природе?
– Как знать? Как знать? – пожала старуха плечами. – Я за что купила, за то и продаю.
– А муж Веды тоже про эту любовь знал?
– Николай-то? Да, знал!
– И что?
– Он также очень хорошо знал свою жену, потому спокойно относился к этой любви. Веда никогда не давала повода для ревности и была верна своему мужу даже после его смерти.
– А он давно умер?
– Да, очень давно, почти сразу после войны, в конце сорок пятого года. Он же коммунистом был, и его послали куда-то под Мурманск, на восстановление их железной дороги. Климат там суровый, поэтому семью свою с собой он брать не стал, а оставил здесь. Да и куда было брать, когда они там сами, как каторжане, в бараках жили? Время было очень сложное, кругом разруха, голод да холод, чего уж там говорить. Обещал через полгода вернуться, а вместо него приехал человек и вручил его жене казенную бумагу. Мол, ваш муж умер, как настоящий коммунист, при исполнении гражданского долга.
– А от чего он умер?
– В той бумаге, естественно, ничего об этом написано не было. Только через год Веда нашла одного человека, который вместе с Николаем на той стройке работал, он ей все и рассказал. На самом деле твой прадед сильно простыл и заболел воспалением легких, а там ни врачей, ни лекарств, в общем, сгорел он как свечка за две недели. Это сейчас медицина уже научилась и более серьезные болезни лечить, а тогда простой пенициллин на вес золота был. Жене Николай ничего не стал о своей болезни писать, не хотел ее беспокоить, да и не собирался он умирать, думал, что выкарабкается, а вон как оно все вышло. Случись с ним эта болезнь здесь, Веда бы его в два счета на ноги поставила, а он был далеко. Моя мать рассказывала, что Веда вроде заранее знала, что больше не увидит своего мужа, когда он только собирался в дорогу. Даже просила его никуда не ездить, но, к сожалению, не мог он отказаться. Время тогда такое было, что, заикнись он только, что не хочет ехать, сразу бы врагом народа объявили да в тюрьму посадили. Вот так твоя прабабка и стала вдовой в сорок лет и замуж больше выходить не захотела. Хотя желающих взять ее в жены было больше, чем нужно, даже несмотря на то, что мужиков после войны очень мало осталось. Деду твоему тогда только-только десять лет исполнилось, и отца ему заменил Тимофей, он как раз с фронта вернулся. Учил мальчика на лошади ездить, из ружья стрелять, на лыжах ходить, на коньках стоять. Когда Сергей подрос, Тимофей стал брать его с собой на охоту да на рыбалку.