— Здрасте… — поздоровалась Яна, замерев на месте, думая, следует ли ей в данной обстановке по этикету сделать реверанс или нет? Лукаш затрясся еще сильнее, а в глазах Анфисы Яна прочла негодование и презрение.
«Как посмела эта нахалка припереться на семейное прощание с княгиней? Здесь присутствуют только аристократы и первые люди в городе, соблюдая определенный этикет в одежде», — так и читала она в ее взгляде.
Яна была готова провалиться сквозь землю. Спас положение, как ни странно, Карл. Он вскочил с места, подошел к ним и подал руку Яне. Он провел их к первой скамье и под злобные взгляды Анфисы усадил на нее, предварительно представив собравшимся на траурную церемонию:
— Друзья, это наш добрый, верный слуга Лукаш, которого очень любила и ценила моя мать, а это моя очень хорошая знакомая из России — Яна Цветкова.
Карл сел рядом с Яной, с другой стороны от него сидела Анфиса и побелевшими руками сжимала злосчастный носовой платок.
Священник прокашлялся и продолжил свою речь, из которой Яна не поняла ни слова. Она безмолвно смотрела на дорогой, красивый гроб и беззвучно тряслась, слезы сами текли из ее глаз. Яна не могла представить себе эту энергичную маленькую женщину, полную добра, фантазий и жизни, лежащей в гробу.
После священника прощальное слово взял Карл Штольберг.
— Я буду говорить на английском языке, чтобы все присутствующие здесь люди меня поняли, — начал он свою речь, выразительно посмотрев на Яну. — Моя мама — княгиня Элеонора Мария была святым человеком, за всю свою жизнь она никого не обидела. Я счастлив, что все эти годы мог называть ее своей матерью, спасибо тебе за это, отец. Эта нелепая смерть отобрала у нас красивую женщину, верную жену и доброго порядочного человека. Вечная ей память. Спасибо, друзья, что вы пришли выразить нам свое сочувствие и скорбите вместе с нами.
Яна залилась горькими слезами, дамы зашуршали носовыми платками. После Карла сказать несколько слов вышла Анфиса. Ее точеную фигурку выгодно подчеркивал черный атлас, на ногах красовались черные лакированные туфельки. Она не стала говорить по-английски, чтобы ее поняла гостья из России, и заговорила на чешском языке. Карл нагнулся к уху Яны, обдав ее волной дорогой туалетной воды, и перевел:
— Я, будучи невестой Карла, знала Элеонору Марию совсем недолго, но даже за это время я успела понять, что она чудесный человек. Она приняла меня как родную дочь, радовалась предстоящей нашей с Карлом свадьбе… и я скорблю вместе со всей семьей Штольбергов!
Анфиса закрыла лицо кружевным платком, а Карл кинулся к ней утешать и отвести на место.
«Какая все-таки она прыткая девица… — снова с неприязнью подумала Яна, — как у нас говорят, кто о чем, а шелудивый о бане. Даже в прощальном слове два раза вставила о своей свадьбе с Карлом. Словно лишний раз напоминает собравшимся людям о своем положении в этом доме и о том, что князь уже не сорвется с крючка».
После речи Анфисы выступили еще несколько человек, и похоронная процессия из замка двинулась в фамильный склеп Штольбергов, где и была предана земле Элеонора Мария Штольберг.
Глава 5
— Яна, мне надо с тобой поговорить, — прокашлялся молодой князь.
Яна вернулась с похорон и из больницы, как и обещала Карлу, где ее принял Милан — семейный доктор семьи Штольбергов, в комнату Карла и скромно присела на краешек кровати. Рентгеновский снимок показал трещину ребра. На левом боку у нее образовался большой кровоподтек.
— Слушаю тебя, Карл. — Яна была само смирение.
— Понимаешь, я не был готов к тому, чтобы ты приехала ко мне в данный момент.
— Это я успела заметить, — усмехнулась Яна.
— И я… понимаешь…
— Не мнись словно школьник, получивший двойку, говори прямо, что в замке мне не место, — спокойно сказала Яна, глядя в его чертовски красивое и такое чужое сейчас лицо.
— Я не это хотел сказать… хотя… понимаешь, я объявил о своей свадьбе, и нехорошо, если со мной в замке будет жить посторонняя женщина, могут пойти разговоры… — отвел карие глаза Карл.
— Понятно, наше сиятельство печется о своей репутации. Помнится, ты уехал из этого замка, чтобы жить свободно, а не быть снобом, подчиненным миллионам условностей. Ты не хотел улыбаться на раутах людям, которые тебе были не интересны… что ж, значит, что-то изменилось или кого-то изменили.