Именно такой была Ирка Левова – костюмер нашего театра. Яркая женщина, влюбленная в меня.
Не исключено, правда, что она делала вид, что прям так жутко влюблена. Но это не важно. Если она и играла роль, то талантливо.
Итак, Ирка, как водится, вошла без стука, заперла дверь и поздоровалась со мной долгим поцелуем.
Три года назад… Или четыре? А может, два… Не важно.
В общем, однажды, когда мы выпили по поводу очередной премьеры… или праздника… или без повода…
В общем, однажды, когда мы выпили, мы вошли вместе ко мне в студию, Ирка рухнула на диван и сказала со вздохом:
– Серый, ты – лучший мужик из всех, кого я знаю. Я хочу быть твоей. Возьмешь?
Так у нас все началось.
Любовь ли это? А кто ж его знает…
Сначала любовь – это невозможность прожить без другого.
Потом – необходимость прикоснуться.
Еще потом – это желание свить гнездышко, черт бы его побрал. Нашел дуру, которая готова делить с тобой один унитаз всю жизнь, – значит, все, любовь.
А потом знаете что? Знаете, во что превращаются со временем размышления мужчины о сути любви?
В простое понимание того, что любви никакой нет. И страсти никакой нет. А есть только привычка. Ты привык, что в твоей жизни должна быть баба. Вот и все.
И прожить ты без нее можешь. И прям чтобы все время хотелось к ней прикасаться, – тоже нет. И унитаз, как и кровать, всю жизнь делить с ней – не так чтоб прям очень хочется.
Юная любовь строится на трех словах: «Я тебя люблю».
Любовь немолодого человека – на двух: «Пусть остается».
Сама явилась. Вот и хорошо. Вот и славно. Пусть, значит, и будет.
Зачем?
Для утех всяких, которые почему-то мне нужны по-прежнему. Да и вообще для увеселения жизни.
Мало разве?
Да! По молодости любовь нужна для жизни. А по старости – для увеселения жизни.
Ирка отстранилась от меня и сказала:
– Помнишь, что у нас премьера послезавтра?
Я удивился:
– Так не моя ж…
Ирка потрепала меня по голове – у нее это означало признак нежности:
– Ну ты, Серый, даешь, дурья твой башка. Премьера, сечешь? Банкет, сечешь? А кто-то хотел певицу записать…
Вот умница какая! Как же я сам с ходу не сообразил?
Гениально!
_______________________________________________
Я вынул Лягу из ляговоза и поставил на стол.
Я готов поклясться чем угодно, что Ляга смотрела на меня изучающе.
Наверное, это противоречит каким-нибудь законам биологии и еще чему-нибудь… Я заметил: самое интересное на свете обязательно чему-нибудь да противоречит… Не важно.
Противоречит или нет, но Ляга сидела на столе, никуда не скакала и смотрела на меня.
С интересом смотрела. Так мне кажется. Изучающе.
Я попытался представить, каким эта кроха видит мир.
Люди кажутся ей огромными и страшными типа монстрами, способными в любой момент сделать с ней что угодно…
Я увидел, как надо мной опускается гигантская рука, хватает меня и куда-нибудь переносит. Ужас!
Мне стало ужасно жаль мою Лягу…
Я четко врубился, что почему-то привязался к этому глазастому существу. Она совсем не казалась мне скользкой и противной.
Если бы она погибла в диванных пружинах, я бы сильно расстроился…
С кухни доносился вкусный запах блинов.
Я осторожно взял Лягу. Она не сопротивлялась. Удивительное дело: почему-то она не сопротивлялась никогда, словно не ожидала от меня ничего плохого.
Так же осторожно опустил ее в аквариум и пошел на кухню: хотелось пожрать.
В дыму и чаду стояла мама и жарила блины сразу на трех сковородках.
– Мам, зачем столько? – ахнул я.
– А как же! Класс ваш – целая орава. Да еще ваши американские друзья. Надо же, чтобы всем хватило!
Я поцеловал маму в макушку.
Мне стало неловко за свою шутку, но отступать было некуда. Придется завтра потрясти одноклассников. Надо еще придумать, как объяснить, чего это я вдруг приперся с блинами.
– Много не ешь, – буркнула мама, увидев, как я схватил блин. – Другим не достанется. Надо всегда думать о других.
Меня воспитывают все и всегда. Постоянно. Нет и не может быть такой ситуации в жизни, чтобы взрослые не использовали ее для воспитания подрастающих придурков, то есть нас. Я уже привык к этому, но все равно иногда жутко раздражает.
Какая же это жесть: утро!
Когда надо подняться, глядя в грязную утреннюю пустоту, и постепенно въехать в то, что, кроме пустоты, тебя в ближайшем будущем не ожидает ровно ничего.
Я поднялся, не открывая глаз. Подошел к аквариуму. Это теперь стало утренней привычкой.
Ляга сидела на островке и пялила на меня свои глазищи.