«Демократия без равенства», но со «страхом казни», мир хищной собственности — представлялись Герцену воплощением «пустоты», где жизнь издерживается «скуки ради» и «страха ради».
Рассказ написан как путевой очерк. Но атот герценокекий очерк прониаан думами о современном мире, о судьбах ргеояю-ции и социализма. В нем много откликов былою, отк. шмок мыслей, высказанных в романе «Кто виноват?» и, в повести «Доктор Крупов». Некоторые страницы из этого рассказа Гср-иен включил в свой обобщающий труд «Былое и думы», который был ere исповедью и аавещавием.
* * *Стиль Герцена представляет собой единственное в своем роде сочетание лирики и сатиры-, пафоса и публицистики, слез и смеха. В этом смысле он был одним ив самых оригинальных последователей Гоголя. Однако в его прозе наряду со строгим реализмом социального видения и обобщения ecu. искреннее, романтическое «стремление к бесконечному», к идеалу, те «добрые мечтания», которые и составляют живую душу Герцена.
Герцен-художник был чрезвычайно внимателен к подробностям. Всматриваясь в лица встречных людей, рисуя портреты своих героев, он улавливал не только «неисчерпаемое богатство оттенков и выражений», но и все запечатленные в них «невольные исповеди». Повести и рассказы были серией таких «невольных исповедей», они подготавливали великую «исповедь Искандера», его «главную книгу» — «Былое и думы».
Герцен был «поэтом разума» и видел много горя — не от ума, а от безумия. Это и есть, может быть, главный «сюжет» всех его драматических повестей, рассказов и «невольных исповедей». Об одном из своих героев Герцен сказал: «Много он видел и много думал; его несколько угловатый юмор ему достался не даром». То же следует сказать и о самом Герцене, Смех его был особенный, в нем всегда «чувствовалась горечь». Но в нем заключена и огромная «врачующая сила».
Своеобразие герценовской прозы состоит в том, что он умел «нарисовать свою мысль» и всегда вносил «гражданский спор в искусство». «Ничто в мире не заманчиво так для пламенной натуры, как участие в текущих делах; в этой воочию совершающейся истории». Эти общие положения отно сительно искусства были высказаны им уже в романе «Кто виноват?», и он оставался им верен всю жизнь.
Читая художественные произведения Герцена, от романа «Кто виноват?» до книги воспоминаний «Былое и думы», видишь перед собой «воочию совершающуюся историю» России от 1812 до 1861 года и историю Европы от 1848 до 1871 года, Мысль Герцена состояла прежде всего в признании закономерности исторического процесса, доэтому он считал себя не только автором, но и участником своего «логического романа» истории.
Между публицистикой и повестями Герцена нет внутренних противоречий. Его статьи по стилю возвышаются до уровня художественной прозы, в то время как его повести не отступают от высочайшего уровня его публицистики. В этом отношении on представляет собой классическое явление русской литературы и публицистики.
Герцен создал целую галерею обобщенных типических характеров, которые были раскрыты им в закономерных и привычных отношениях определенной социальной среды. Владимир Бельтоз, Дмитрий Круциферский, доктор Крупов, крепостная актриса Анета, Поврежденный — все это фигуры резкие и выявленные ярко, а главное, обозначенные впервые и потому представлявшие собой настоящее художественное открытие.
Многим современникам он казался прежде всего злободневным писателем. Высказывались даже опасения, что его произведения будут непонятны будущим поколениям. Но проза Герцена выдержала проверку временем. Больше того, некоторые его пророческие мысли раскрылись в своем настоящем аначении лишь через много лет.
У Герцена ее было недостатка в друзьях и врагах как при жизни, так и после смерти. Вокруг него завязывались ожесточенные споры. Но он как писатель и мыслитель выдержал проверку временем.
Его называли и «западником», и «либералом», и «утопистом». А он был и оставался великим русским писателем, судьба которого неотделима от истории русской революции. Даже такой убежденный противник Герцена, каким был М. Н. Катков, редактор журнала «Русский вестник», должен был признать, что автор «Доктора Крупова» и в «Былом и думах» — «…все тот же, каким был, когда с доктором Круповым исправлял мозги человечества».[8]