Но вот пришли — всем четверым уже под семьдесят, состарились, пока в Думе заседали. Только непонятно, зачем все эти хлопоты с выдвижением кандидатов, с предвыборной программой, если всё решает большинством одна единственная партия, а предложения оппозиции — коту под хвост? При чём здесь демократия, если голос избирателя никто не слышит?
— Для нас это средство борьбы за власть, — такое толкование демократии дал председатель партии «За правду!». — Ну а когда захватим Зимний дворец, телеграф и телефон, тогда установим диктатуру пролетариата и будем строить коммунизм. Что тут непонятного?
— Непонятно, зачем вам депутатские мандаты, — возразил глава объединения «Каждому по справедливости». — Взяли бы в руки автомат и бегом на баррикады.
— Для нас это неприемлемо, мы уважаем конституцию страны. А вот когда легитимным путём придём к власти, всё сделаем по-своему.
— Никогда этого не будет! — рассмеялся лидер партии «Мы первые», занявшей третье место на последних выборах. — Скорее уж остров Пасхи войдёт в состав России или америкосы Аляску нам вернут.
— Островов у нас своих хватает, и Аляска даром не нужна. Мы вон Чукотку всё никак не можем обустроить! В третьем тысячелетии народ по-прежнему живёт в юртах, на оленьих упряжках ездит. Стыдоба!
— А не вы ли критиковали наш законопроект о строительстве узкоколейки из Магадана на Сахалин?
— Неправда ваша! Минфин пригрозил урезать зарплату депутатам, и мы вынуждены были…
— Были, не было… Какая разница, если авторитет нашей партии поставлен под удар?
— Да какой там авторитет? За вас только слепые старухи голосуют!
— А за вас маргиналы!
— Кто бы ни голосовал, но мы старейшая партия страны, а по составу самая молодая.
— Дурней с претензией на власть везде хватает. Вот и Россия ещё не обеднела подобными «талантами»…
Спор между тремя ветеранами предвыборных баталий мог продолжаться бесконечно долго, а глава правящей партии словно бы в рот воды набрал. Но вдруг оглушительно чихнул и, воспользовавшись замешательством коллег, обратился к Ивану Лукичу:
— Я вот о чём подумал. А что, если организовать трансляцию нашей встречи по телевидению? Нам нечего скрывать от народа, пусть знают, кто выступает за диктатуру, а кто за высадку десанта ВДВ на остров Пасхи. Я уж про Чукотку не стану говорить, там уже давно проложено метро и созревают апельсины круглый год.
Идею с трансляцией не поддержали, а на чукотском метро не стали заострять внимание — пойди проверь, есть ли оно или нет, но даже если уже функционирует, всё равно это чудо из чудес запишет себе в заслугу правящая партия. Поэтому продолжили спор о достоинствах электората…
Если бы Ивану Лукичу сказали, что он по-прежнему спит, с радостью поверил бы, но, увы, такого человека не нашлось. Поэтому и вынужден был ещё целый час слушать обвинения в клевете, в передёргивании фактов, в обмане избирателей. Слава богу, что до драки дело не дошло, но президентский кабинет партийные функционеры покинули слегка побитые, так ни о чём и не договорившись. Только глава правящей партии задержался по просьбе Ивана Лукича.
Причина в том, что за время этой перебранки к Антону Евгеньевичу Мясоедову накопилось множество вопросов. И дело не в «чукотском метро» и не в заполярных апельсинах — Иван Лукич всего-навсего хотел понять, что из себя представляет демократия по-думски, и получил такой ответ:
— Что тут долго рассуждать? Народ проголосовал за нашу партию, то есть не все, но подавляющее большинство. Это значит, что люди нам доверяют и мы можем делать всё, что посчитаем нужным.
— А как быть с интересами меньшинства?
— Так ведь, Иван Лукич, всем невозможно угодить! Как говаривала моя тёща, царство ей небесное, на вкус и цвет товарищей нет, вот и выбираем меньшее из зол.
— Но если приходится ущемлять права меньшинства вопреки требованиям конституции?
Антон Евгеньевич замахал руками, словно бы отгонял назойливую муху:
— Нет, что вы, этого не может быть! Впрочем, если иногда случается, обиженные имеют право обратиться в суд, в прокуратуру.
— Думаете, их там поймут?
— А почему бы нет? Там люди образованные, опытные.
У Ивана Лукича в таких делах был кое-какой опыт, но рассказывать о своих злоключениях не стал, только спросил: