В сентябре 1933 года в дверь крошечной квартирки Мияги постучался неизвестный. Он пробормотал пароль и закрыл за собой дверь. Мияги получил первое задание. Ему вручили билет на пароход до Токио, двести долларов на расходы и отдельно билет стоимостью в один доллар. По прибытии в Токио он должен был следить за объявлениями в «Джапан Адвертайзер». Увидев там однажды объявление о желании какого-то лица купить редкую японскую гравюру по дереву, он должен был ответить на него. Человек, которого он встретит, покажет ему билет в один доллар, номер которого будет на единицу больше номера билета, врученного Мияги. Мияги должен будет выполнять приказы этого человека.
Через неделю Мияги исчез из Лос-Анжелеса. Все его личные вещи остались на квартире, и никто не знал, куда он уехал. Полиция Лос-Анжелеса отметила его как пропавшего без вести, но вскоре прекратила розыски. Исчезновение Мияги стали считать еще одной тайной, которую мог знать только «Малый Токио».
Как-то в конце ноября Мияги сидел в холле токийской гостиницы «Империал», пил кофе и читал «Джапан Адвертайзер». Вдруг он заметил объявление, которое гласило: «Куплю гравюру». Был указан адрес известного рекламного бюро, по которому мог обратиться любой заинтересованный. Мияги позвонил в бюро, и ему сразу же ответили, что человек, поместивший это объявление, будет в полдень. Через некоторое время Мияги отправился в это бюро. Управляющий представил Мияги высокому человеку с военной выправкой. Они вместе вышли из бюро, а на улице незнакомец вытащил из кармана долларовую бумажку. Мияги показал свою. Оба сели в автомобиль и уехали. Человек, который встретил Мияги в Токио, был Вукелич.
Наступило время занять свое место пятому члену группы Зорге — Максу Клаузену, в задачу которого входило обеспечивать радиосвязь из Токио. Прошло почти шесть месяцев, прежде чем Макс попрощался с Анной и договорился с ней, что она самостоятельно приедет в Шанхай и будет ждать там, пока он не вызовет ее в Токио.
Макс выехал из Москвы с тремя паспортами, чтобы, проезжая Европу, иметь возможность время от времени менять фамилию. На суде он заявил: «Мне дали три паспорта и около двух тысяч американских долларов. В Стокгольме я купил удостоверение американского моряка. В Гавре сел на „Бостон“, шедший в Нью-Йорк. Прибыв туда, я зарегистрировал свой немецкий паспорт в консульстве и стал ждать в гостинице „Линкольн“, как мне было приказано. Там меня посетил мужчина, назвавшийся Джонсоном. Он спросил меня, не нуждаюсь ли я в деньгах. Я отказался. Мне так и не удалось узнать, был ли он представителем советского посольства или членом разведывательной группы».
Клаузен прибыл в Токио в ноябре 1934 года под маской представителя немецких деловых кругов. Он стал посещать немецкое посольство, разыскивая чиновников, которые могли бы помочь ему установить контакт с японскими фирмами. Если бы он получил заказы, любой человек мог проверить его связи в Германии, и тогда выяснилось бы, что он действительно представляет немецкое импортно-экспортное агентство. Макс так часто посещал посольство, что его даже внесли в список лиц, приглашаемых на официальные приемы. На одном из таких приемов молодой атташе представил его Зорге. Они поздоровались и прошли в бар, ничем не выдав того, что давно знакомы. Для Зорге это означало конец длительного ожидания. Итак, последний член разведывательной группы — Макс Клаузен — прибыл на место.
Корреспондент немецких газет, югославский журналист, известный японский обозреватель по политическим и международным вопросам, японский художник, учившийся в Америке, и немецкий коммерсант полностью отдались своим занятиям. Их дружба крепла, как это и бывает с людьми, вращающимися в одних и тех же социальных кругах. И вскоре под этим прикрытием группа была готова развернуть свою деятельность. Москва ждала ее действий с нетерпением. На японской стороне маньчжурской границы происходили довольно странные вещи. Не были ли они прелюдией к войне?
«Берзин сказал мне, чтобы я торопился, — писал Зорге в тюремной камере. — У меня было мало времени. Он, как и все в Москве, считал, что агрессия Японии на Дальнем Востоке неизбежна».
Зорге настаивал, чтобы все члены его группы имели безупречные «прикрытия». Он считал, что успех или провал группы будет зависеть от естественности поведения ее членов в период пребывания в Токио. В отличие от Шанхая в столице Японии жило сравнительно мало иностранцев, и полиция неустанно следила за всеми ими. Даже я, известный дипломат, не был избавлен от «внимания» самой дотошной службы безопасности — кемпетай, тайной полицейской организации с широкими полномочиями по охране японского образа жизни от влияния Запада. Ни одна японская девушка не имела права принимать ухаживания со стороны иностранца. Только японским семьям, которые по долгу службы должны были поддерживать связи с иностранцами, разрешалось проявлять известное гостеприимство по отношению к своим западным друзьям.
Как-то я пригласил на обед нескольких своих друзей. Слуга расставил на столе карточки с фамилиями гостей, пока я поднялся наверх, чтобы переодеться. Когда я спустился вниз, карточки исчезли — их забрал с собой в управление агент кемпетай. Дипломатический иммунитет моего дома он нарушил без всяких угрызений совести. Если бы среди этих карточек обнаружили карточку с фамилией японца, его задержали бы и допросили. Когда же я пригласил гостей в следующий раз, я разложил карточки на столе в самый последний момент — когда уже должны были подавать обед. За обедом, смеясь, я рассказал гостям, как перехитрил кемпетай. Однако радость моя была преждевременной. Полицейские ждали снаружи. Когда гости стали разъезжаться, японских дипломатов задержали и допрашивали, пока они не доказали, что поддержание связи со мной является частью их служебных обязанностей.