Вскоре Отт стал незаменимым помощником посла фон Дирксена, тяжелобольного человека, долгое время страдавшего от астмы. Болезнь усиливалась, и фон Дирксен решил выйти в отставку.
После того как Дирксен официально объявил о своем намерении, в посольстве начали гадать о том, кто же будет его преемником. Находясь в Маниле по пути в Германию, Дирксен почувствовал себя лучше и в телеграмме, направленной в Берлин, попросил не считать себя в отставке и дать новое назначение. Дирксену было приказано отправиться в Лондон, где он занял пост посла и оставался на нем до самого начала войны. Некоторое время спустя из Берлина в Токио пришла телеграмма, в которой сообщалось о присвоении полковнику Отту звания генерал-майора. Затем поступила подписанная Гитлером телеграмма, в которой говорилось: «С удовольствием уведомляю Вас о назначении послом, полномочным представителем рейха в Японии».
Отт, находившийся в оппозиции к нацистам, мог с чистым сердцем принять назначение военным атташе в любой стране — эта должность была бы просто продолжением его военной карьеры. Стать же послом значило поддерживать нацистский режим. Тем не менее Отт согласился и стал официальным представителем человека, которого в общем-то презирал.
Весть о назначении Отта послом была с восторгом воспринята группой Зорге в Токио. Ведь теперь лучший друг Зорге в Японии получал доступ к самым секретным делам государства и мог первым в Токио заранее узнать о любой авантюре командования армии. Это была большая удача, которая по своему значению могла сравниться только с получением Одзаки поста главного секретаря японского правительства.
Скоро стало совершенно очевидно, кто пользуется наибольшим влиянием в посольстве, после того как во главе стал Отт: Рихард Зорге, нацистский журналист. Это случилось не сразу. Начало росту его авторитета было положено, когда однажды он был приглашен в семь часов утра на завтрак к генералу Отту и его супруге. Жена Отта очень ценила Зорге, и главным образом благодаря ее благосклонности Отт скоро стал считать его своим ближайшим советником.
Завтрак у посла вскоре стал традицией. Каждое утро Зорге, просмотрев свежие газеты и побывав в японском телеграфном агентстве «Домей Цусин», отправлялся в посольство. Там он знакомился с поступившими за ночь телеграммами о положении в стране и за рубежом. В семь часов утра Зорге являлся на завтрак к Отту и докладывал ему обо всем, что произошло в мире за истекшие сутки. Отт был в восторге от талантливого журналиста, умевшего быстро оценить факты и доложить о них так четко. Никто не мог и подозревать, что все это было только мастерски исполняемой театральной ролью и имело целью добиться расположения единственного на Дальнем Востоке человека, который мог предоставить полную свободу действий в посольстве и открыть доступ ко многим его секретам.
Оглядываясь в прошлое, я сейчас просто не могу себе представить, как совершенно секретные документы, которые послу не разрешалось показывать ни первому секретарю посольства, ни мне, могли стать известны в Кремле; видимо, только из-за чрезмерного доверия посла человеку, которого он считал вполне надежным хранителем тайны. У посла были все основания доверять Зорге. Как бы ни относился каждый из нас в посольстве к Зорге, все считали его именно тем человеком, за которого он себя выдавал. Его авторитет еще больше вырос, когда в посольство на имя Зорге пришло письмо, заверенное официальной печатью нацистской партии. Ознакомившись с содержанием письма, Зорге рассказал, что получил от иностранного отдела партии предложение стать руководителем нацистской организации в Японии. У нас не осталось никаких сомнений, что у Зорге имеются влиятельные друзья в Берлине, а Отт счел целесообразным поддерживать с Зорге дружеские отношения на тот случай, если Гитлер когда-нибудь вспомнит о его, Отта, оппозиции к нацистам в прошлом.
В то время в Японии было немного членов нацистской партии. Все сотрудники посольства были профессиональными дипломатами, а среди немецкой колонии в Японии большинство составляли коммерсанты, которым незачем было вступать в нацистскую партию. Тем не менее около 30 членов нацистской партии учились в различных учебных заведениях или работали в немецких исследовательских организациях. Несколько нацистов было и среди журналистов, работавших подобно Зорге в качестве представителей различных журналов и газет. Зорге отказался от предложенного ему поста и выдвинул следующие веские основания своему отказу: во-первых, принятие этого назначения нанесло бы ущерб его престижу как корреспонденту «Франкфуртер цейтунг»; во-вторых, журналистская работа отнимает у него много времени и требует частых выездов в различные районы страны и за ее пределы. По этим причинам, указывал Зорге, партийной работе был бы нанесен ущерб, если руководителем организации стал бы человек, не имеющий возможности для выполнения своего партийного долга. И в посольстве и в Берлине безоговорочно согласились с доводами Зорге. Его честный отказ, явно пронизанный чувством сожаления, даже произвел хорошее впечатление, и акции Зорге сильно возросли.
Сейчас мне представляется, что Зорге отказался от почетного поста совершенно по иным причинам. Если бы он принял этот пост и попал бы в мутный водоворот партийной жизни нацистов, полной зависти и соперничества, он мог бы заиметь себе врагов, которые заставили бы гестапо перепроверить сведения о нем. Именно этого Зорге боялся больше всего. Двадцать четыре часа в сутки он жил под угрозой разоблачения в результате какой-нибудь случайной ошибки, которая могла привлечь к нему внимание гестапо.
Успех Зорге как журналиста и разведчика стоил ему немало сил и здоровья. Это в равной степени тревожило и его немецкого друга генерала Отта, и его друзей по разведке.
Именно в это время мне представилась мимолетная возможность разоблачить Зорге как шпиона. Теперь я знаю (и это меня иногда приводит в ужас), какова была ставка в игре, которую вел Зорге.
Как секретарь посольства, я выполнял обязанности начальника протокольной службы, должен был следить за соблюдением этикета на приемах и ведал их организацией. С этим у меня никогда не было хлопот. А вскоре после того как Отт стал послом, в Японию приехала одна из русских княгинь, близкая родственница русского императора Николая Романова. Теперь она жила в Германии и стала немецкой подданной, а поэтому наше посольство должно было позаботиться о ней.
Во время визита княгини в Токио с ней произошел удивительный случай в нашем посольстве. Княгиня была приглашена на официальный прием. Был приглашен и Зорге. После обеда гости вышли из-за стола и группами разошлись по фойе. Я заметил, что Зорге о чем-то строго говорит княгине. Мне показалось, что разговор не очень нравится гостье, и я решил помешать ему. Однако меня срочно вызвали к телефону, и мне не удалось сделать того, что я хотел.
Возвращаясь в фойе, я чуть было не столкнулся с княгиней в прихожей. Она быстрыми шагами направлялась к лестнице в свою комнату. По лицу ее текли слезы. Я, наверное, вскрикнул от удивления; помню, она приложила руку ко лбу и жестом показала мне, что не хочет ни о чем разговаривать. Я еще смотрел ей вслед, когда она вдруг остановилась, потом подошла ко мне и раздраженно сказала: «Это ужасно. Как он смеет так говорить!» Больше она не произнесла ни слова и только попросила меня никому не рассказывать о том, что я видел и что она тогда сказала. Сославшись на головную боль, она ушла к себе в комнату, а я вернулся в фойе и передал послу, что княгиня, почувствовав себя немного нездоровой, ушла к себе.
Мой взгляд остановился на Зорге. Он нервно ходил взад-вперед по залу, лицо его было злым. Тогда я подумал, что он сделал княгине какое-то оскорбительное замечание, которое привело к взаимной вспышке гнева. Теперь я понимаю, почему тогда так нервничал Зорге. Всем было хорошо известно, что княгиня ненавидит коммунистов. Зорге, тоже зная об этом, по-видимому, умышленно напомнил ей о судьбе ее семьи и, может быть, даже попытался оправдать действия большевиков. По-моему, именно это и вызвало столь болезненную реакцию у княгини. А поведение Зорге в тот момент, когда я, проводив княгиню, вернулся в фойе, видимо, можно объяснить как сожаление о том, что он зашел так далеко в своем разговоре с княгиней.
У меня сначала было мелькнула мысль немедленно информировать посла и рассказать ему и сопровождавшему княгиню полковнику Бергеру о своих подозрениях. Сделай я это, генерал Отт и Бергер были бы вынуждены во всех подробностях доложить о происшествии в Берлин, с тем чтобы избежать каких-либо недоразумений в случае жалобы со стороны княгини. Донесения Отта и Бергера, несомненно, повлекли бы за собой вмешательство гестапо и всестороннюю проверку личности Зорге. Вместо этого, вспомнив о своем обещании княгине и не желая предпринимать каких-либо действий, которые могли бы вызвать скандал, я решил ничего и никому не говорить о происшедшем.