Выражаясь современным языком, экологическое равновесие в бассейне Колымы и в ряде других юкагирских районов оказалось нарушенным.
«Не стало рыбы, не стало зверя, не стало и птицы…», — печально констатировал Аргентов{62}. О последствиях этого мы уже знаем.
Глава 4
В ПОИСКАХ ЗВЕРЯ, ПТИЦЫ, РЫБЫ
ПО НАСТУ, «НА ПЛАВУ»,
С МАНЩИКОМ И С ПАЛКАМИ
Выход юкагиров да весеннюю охоту по насту. Тос. Конец XIX в.
Предки таежных юкагиров были охотниками и рыболовами, переходившими с места на место в поисках пищи. Во время перекочевки впереди на лыжах шли мужчины, способные владеть оружием. Их возглавлял старший по возрасту, или «старик»; за «стариком» шел лучший охотник — хангичэ. Найдя след лося или дикого оленя, «старик» начинал погоню, за ним устремлялись остальные охотники. Но хангичэ не торопился. Он разминал ноги и прочищал легкие. Устав «гнать» след, «старик» уступал ему место. Хангичэ вырывался вперед и догонял зверя. Он поражал его стрелой, выпущенной из лука, и все остальные, менее сильные и ловкие, заставали его отдыхающим на снегу возле добычи…
Г. А. Сарычев, посетивший верхнеколымских юкагиров в конце XVIII в., сообщал, что они занимаются главным образом охотой на лосей. Лосей тогда было особенно много по Коркодону. Юкагиры реки Ясачной выезжали туда на собаках для весенней охоты по насту.
Роль первоклассных охотников по мере приближения к нашему времени не уменьшалась, а даже росла, потому что добывать достаточное количество лосей или диких оленей с каждым столетием, а в XIX в. и с каждым десятилетием становилось все труднее.
Однажды два хангичэ буквально спасли юкагиров Ясачной от голода. Это произошло в 1872 г. Юкагиры вовремя не погасили своей задолженности по верхнеколымскому рыбозапасному магазину, и колымский исправник Варава не разрешил выдать им порох. Юкагиры оказались в катастрофическом положении. И вот лучший охотник Ушканского рода Василий Шалугин купил у соседей-якутов фунт пороху, отдав за него 40 белок, и в течение весны добыл по насту 80 диких оленей. Этими оленями он прокормил половину Ушканского рода. Другую половину рода прокормил второй хангичэ — Алексей Тайшин.
Во время охоты по насту охотник (на лыжах) вместе с собакой преследует лося или дикого оленя, который своей тяжестью продавливает тонкую корочку льда — наст, ранит ноги и быстро выбивается из сил.
При весьма скромных запасах рыбы, которые юкагиры делали на зиму, охота по насту имела для них жизненно важное значение.
Может быть, поэтому выход на весенний промысел юкагиры обставляли как праздник. Между двумя деревьями они водружали перекладину и вешали на нее дары духу — «хозяину земли»: шкурки белок, зайцев и лисиц. Перекладину украшали разноцветными лоскутками и лентами, крашеным оленьим волосом. Со всем снаряжением юкагиры на лыжах проходили под этой перекладиной, как под аркой, и покидали селение: впереди «старики»; за ними — охотники; позади — женщины с детьми, нартами и собаками…
В тундре, где лоси не водятся, основным объектом «мясной» охоты был дикий олень. Его промысел там носил весьма своеобразный характер.
«Здесь, в диком севере, меж льдами, тундрами и гольцами[31], где уже земля в состоянии токмо производить мох, здесь, где, кажется, уже нет возможности жить человеку, природа сотворила оленя, и люди не токмо что живут, но и в бедности своей почитают себя богатыми и довольными судьбою своей», — патетически писал Ф. Ф. Матюшкин{63}.
Юкагиры называют дикого тундрового оленя молэ. Вероятно, от этого слова образовано и его якутское обозначение мора кыла — буквально «морской зверь» (в смысле «приморский»).
Диких оленей юкагиры и их соседи обыкновенно промышляли два раза в год во время переправы животных через некоторые большие реки. В Восточной тундре (к востоку от Колымы) такими реками были оба Анюя, Омо-лон и Анадырь.
Там-то и совершались в XVIII и в начале XIX в. самые грандиозные по своим масштабам «поколки» диких оленей. Весь правый берег между притоками Анадыря — Белой и Юкагирской, где находилось четыре урочища и где ежегодно в первой половине июня переправлялись десятки тысяч диких оленей, местные жители даже называли «красным» — кровавым.
«Когда дикий олень подойдет к самому Анадырю, то он в одно и то же время бывает виден по реке на расстоянии 400 или 500 верст, а иногда на плоской безлесной равнине олень представляет как бы живое море, и конца его и краю глаз не может узрить», — отмечал А. Е. Дьячков{64}.
Олени, пересекавшие Анадырь весной, были тощими после зимовки, и их добывали только для прокорма собак. Для себя жители заготавливали в основном туши осенних оленей.
Юкагиры и другие местные охотники — чукчи, коряки, ламуты и русские старожилы — отправлялись на «красный берег» в конце августа или начале сентября. За несколько дней до того, как олени начинали двигаться в лесотундру, охотники-разведчики переезжали на левый берег Анадыря и старались выяснить, где будут переправляться олени.
Принимались строжайшие меры предосторожности: не разрешалось ни стрелять, ни разводить огонь для приготовления пищи. Ежедневно высылалась разведка и сообразно полученным донесениям охотники группировались в укрытиях, расположенных вдоль берега.
Шли дикие олени к переправе всегда в строгом порядке. Прежде чем войти в воду, они делились на несколько фаланг по пять-шесть рядов в каждой. Во главе фаланг находились самки. Местные охотники объясняли это тем, что у самцов слишком большие рога, которые мешают им хорошо видеть окрестности.
По мере приближения стада к реке люди с лихорадочной поспешностью, но в полном безмолвии, расставляли лодки и маскировали их ивовыми ветками. Те, кому надлежало действовать в воде, отчаливали на «ветках»[32] от берега, стараясь не быть обнаруженными.
Но вот уже слышно характерное сухое потрескивание суставов ног оленей — они близко! Возникает покачивающийся лес рогов первой фаланги, предводительствуемой четырьмя или пятью важенками. Олени делают последнюю остановку перед ответственным рубежом: вытянув вперед морды, они жадно втягивают воздух, испытующе оглядывают противоположный берег. Важенки словно раздумывают…
Горе было охотникам, если олени «с увалов», учуяв запах или углядев человека, «с великим восторгом» устремлялись назад! Именно такой случай произошел в 1821 г. на Большом Анюе. Дикий олень «отшатнулся» от переправы, обманув ожидания собравшихся там юкагиров, ламутов и якутов. Оказалось, что какая-то женщина переплыла в лодке на правый берег Анюя для поисков кореньев, запасенных мышами. Увидев ее, олени повернули назад.
Сарычев писал, что на Омолоне и Анюях охотники не нападали на оленей до тех пор, «пока передовой олень совсем не переплывет на другую сторону: ибо ежели ему встретится хоть малейшее препятствие, то он возвратится назад, а за ним и весь табун; но как скоро дадут ему переплыть, то ни один уже не возвратится, а следуют все за предыдущим безостановочно»{65}.
…Итак, важенки словно раздумывают. Нет, они не увидели ничего подозрительного. Они опускают головы и выходят на прибрежный песок. Еще минута — и они поплывут!