Парижские студенты в мае 1968 года сооружали баррикады, но не хватались за оружие и ни в кого не стреляли. Они предлагали остановиться и задуматься.
Они добились своей цели. Им не только разрешили слушать любую музыку, носить длинные прически и одеваться так, как кому заблагорассудится. Они заставили общество задуматься над такими проблемами, как противоречие между духом и властью. Но этих бунтовщиков принято упрекать в непоследовательности, в склонности к балагану.
Последовательность — качество положительное, пока оно не переходит в тупое упрямство и узость мышления. Тухлые яйца и булыжники приличной тяжести входили в арсенал студентов. После баррикад — что могло стать следующим шагом? Винтовки и бомбы? Это была историческая развилка, которая развела взбунтовавшуюся молодежь в разные стороны.
Один из лидеров парижской молодежи Даниэль Кон-Бендит после 1968-го ушел работать воспитателем в детский сад, потом примкнул к движению «зеленых». Он разошелся во мнениях с теоретиками ультралевого террора, которые полагали, что с помощью революционного насилия можно ускорить процессы преобразования общества.
А некоторая часть молодых бунтовщиков взялась за оружие. И с тех пор в Париже повсюду — даже на Елисейских полях — разгуливают автоматчики: французы боятся террористов. Правда, теперь они в основном боятся алжирских боевиков.
ПРОЩАНИЕ С ГЕРОЕМ
В Париже я когда-то беседовал с человеком, которого ультралевые террористы считали одним из своих учителей.
Не так-то просто попасть в Елисейский дворец — резиденцию президента Французской Республики, даже если тебя ждут и ты пришел точно к назначенному времени. Пришлось томиться на небольшом крылечке, в окружении полицейских, пока дежурные за запертой дверью выясняли то, что им положено знать.
Потом мне выдали карточку «Посетитель Елисейского дворца» — взамен паспорта, который первым делом отобрали. Охранник по внутреннему дворику провел к подъезду, на втором этаже передал — с рук на руки — местному дежурному. Тот проводил в приемную — небольшую комнату без окон, с деревянной вешалкой. Не успел скинуть плащ, секретарь распахнула дверь, и я, от волнения едва не растеряв все свое хозяйство — магнитофон, фотоаппарат, блокнот, ручки, — оказался лицом к лицу с человеком, чье имя, окруженное героическим ореолом, было известно мне еще с юности.
Вышколенные секретари закрыли двери. Хозяин кабинета уселся в кресло возле журнального столика и пресек мой маневр с магнитофоном:
— Это не интервью, просто беседа. Я не могу давать интервью без разрешения президента республики.
— Но я могу, по крайней мере, написать о нашей беседе? — спросил я.
Разрешение было дано. Мы разговаривали чуть меньше часа (следующий посетитель уже томился в приемной), и я пытался запомнить все, что он говорил. Но разве это возможно! Разве передаваемо изящное строение его фраз, остроумных и резких, но часто уклончивых, выдающих в нем опытного полемиста. А как красноречивы были его жесты! Их элегантность напоминала о том, что мой собеседник не только, что называется, из хорошей семьи, но и получил образование в одном из лучших учебных заведений Парижа.
В наглухо закупоренном кабинете с зашторенными окнами было жарко, но попыхивавший сигарой хозяин, надо полагать, чувствовал себя превосходно. От пронизывающего взгляда его голубых глаз, признаться, временами становилось не по себе. Он, без сомнения, обладал умением разбираться в людях. Умением, приобретаемым в ситуациях драматических. Например, в тюрьме, где хозяин кабинета, советник президента Франции, известный деятель левого движения, идеолог партизанской войны Режи Дебре провел три года.
Когда я впервые услышал его имя? Скорее всего, осенью 1967 года, когда в Боливии был убит профессиональный революционер Эрнесто Че Гевара, а его друг и единомышленник Ре Жи Дебре — арестован.
Но в 1967 году мне было всего десять лет, интерес к политической жизни только пробуждался. Вот события 1968-го запомнились крепко: и среди них — майское восстание студентов в Париже, поддержанное рабочими и в горячке тех дней названное революцией. Тогда часто звучало имя Режи Дебре, одного из вдохновителей мая 1968-го.
В свой первый студенческий год в Московском университете я прочитал некоторые работы Дебре и кое-что о нем самом. Тема молодежного движения была модной. Все ждали продолжения, новой волны, еще более высокой и грозной. Доказывали ее неизбежность-даже после того, как стало ясно: что-то изменилось, протест молодежи против общества в той же форме навряд ли повторится.