В этот момент Эржебет заворочалась во сне, пробормотала что-то неразборчивое и недовольно скинула с себя одеяло, открывая взору Гилберта свое обнаженное тело. На краткий миг он залюбовался ею, захваченный плавными изгибами, молочно-белой кожей… Но затем затмил то, что портило идеальную белизну — синяки. Несколько на шее, еще больше на бедрах.
«Это… Это я сделал?»
«Кто же еще?» — издевательски передразнил внутренний голос.
Гилберт похолодел, воображение уже рисовало картины одна хуже другой. Он поднял на нее руку, взял силой. Избил!
Нет, конечно, они часто дрались — устраивали спарринги на шпагах, на мечах и, что греха таить, врукопашную. Гилберт никогда не делал скидок на то, что Эржебет женщина, оставлял ей синяки, она в долгу не оставалась. Но сейчас все было по-другому…
«Вот черт! — мысленно взвыл Гилберт, хватаясь за голову. — Я ведь наверняка еще и всякого дерьма по пьяни ей наговорил… Сорвал на ней злость!»
Гилберт запаниковал. Конечно, Эржебет не была кисейной барышней, да и за века, прошедшие с их первой встречи, она не раз видела его в скверном расположении духа. Оба горячие и вспыльчивые, они ругались и ссорились так, что ор стоял до небес. Но Гилберт помнил, в каком ужасном состоянии находился последние дни, как кричал даже не Фридриха, которого уважал и любил. И он мог сказать или сделать такое, что уязвило бы Эржебет до глубины души. Поставило бы крест на их и без того хрупких отношениях.
Больше всего на свете Гилберт боялся потерять ее навсегда.
«Вот сейчас она проснется и скажет, что больше не желает видеть мою мерзкую рожу», — хмуро думал он.
Будто в ответ на его мысли, Эржебет вновь заворочалась и медленно открыла глаза. С минуту они просто молча смотрели друг на друга, на губах Эржебет мелькнула было тень улыбки, но затем она нахмурилась.
— Доброе утро, — наконец выдавил Гилберт, попытался весело ухмыльнуться. Получилось скверно.
— Доброе, — эхом отозвалась Эржебет. — Как ты себя чувствуешь?
— Отвратно. — Он не нашел ничего лучше, чем сказать правду.
— Не удивительно, — хмыкнула она. — Сколько ты бутылок вчера выдул… И что у тебя за дурная привычка топить все проблемы в вине!
Гилберт не нашелся, что ответить, и между ними воцарилось молчание. Эржебет не сводила с Гилберта внимательного взгляда, будто что-то искала в его лице, а он все больше нервничал.
— Гил… Ты помнишь, что вчера было? — едва слышно спросила она.
«Вот! Начинается!»
— Лизхен, что бы я вчера ни наговорил, все это пьяный бред! — зачастил он, пытаясь хоть как-то спасти положение. — Я на самом деле так не думаю! Не принимай близко к сердцу. Ты же знаешь, я в подпитии совсем голову теряю и могу всякую чушь нести…
Он перевел дух, взглянул на нее исподлобья, чувствуя себя нашкодившим щенком.
Эржебет заметно помрачнела, нервно стиснула в руке край одеяла. Она вдруг открыла рот, собираясь что-то сказать, затем закрыла, щелкнув зубами и сжав пальцы так, что побелели костяшки.
— Бред, значит, — шепнула она и добавила громче. — Ты совсем ничего не помнишь?
— Ничего, — поспешил заверить ее Гилберт. — Воспоминания обрываются на том, как ты вошла и мы… ругались.
На самом деле ему очень хотелось узнать, что же произошло, но он боялся спрашивать. Лучше вообще об этом не говорить. Эржебет вроде бы не злилась, и хорошо. А если он начнет выпытывать у нее, что же случилось, она наверняка вспылит, и сбудется его самый страшный кошмар.
— Я так надолго у тебя задержалась, если об этом узнает Родерих, будет скандал, — сухо заметила Эржебет.
Она встала с постели, бесцеремонно стянула одеяло и закуталась в него.
— Раз ты пришел в себя, то я могу уехать…
Эржебет присела, подняла с пола свою скомканную одежду и принялась переодеваться, не глядя на Гилберта.
«Она ведь наверняка приехала поддержать меня, — с запозданием понял он. — Узнала про Кунерсдорф и примчалась. Рисковала. А я повел себя как последняя скотина… О да, молодчина, Гил! Ты как всегда на высоте…»
Он наблюдал, как она плавно двигается, натягивает платье, встряхнув волосами высвобождает их из-под ткани… И вдруг осознал, что Эржебет излечила его тоску. Пусть она была не в духе, но просто само ее присутствие рядом дарило ему спокойствие и уверенность. Она действовала на него поистине магическим образом. Гилберту очень хотелось ее поблагодарить, сказать, как он скучал по ней во время изнуряющих походов, лежа на жесткой подстилке в военном лагере и глядя в темное звездное небо.
«Спасибо, Лизхен, что столько лет терпишь такого козла, как я!»