Эржебет при первой же возможности рассказала о Людвиге Аличе, привезла ее с собой в Берлин. Увидев переродившегося друга детства, та заключила его в объятия и разрыдалась, а мальчик все никак не мог понять, почему незнакомая рыжеволосая девушка плачет и даже, как настоящий джентльмен, пытался ее успокоить. После этого они стали иногда встречаться все вчетвером, ездили на отдых к морю или на Рейн. Настоящая маленькая семья.
Нужно было лишь признать это вслух. Но не Гилберт не Эржебет этого сделать не могли.
Интермедия 1. Глаза смотрящего. Музыкант
Больше всего на свете Родерих ненавидел невоспитанность и грубость. Они вносили ужасный диссонанс в прекрасную симфонию его жизни. А Гилберт Байльшмидт был просто сосредоточием этих качеств. Резкий, прямолинейный, заносчивый донельзя — он вызвал у Родериха такое отвращение, что после пребывания с ним в одной комнате ему хотелось пойти и помыться. С возникновением у них территориальных споров, это чувство переросло в ненависть. Гилберт был для Родериха выскочкой, посмевшим самым наглым образом посягнуть на его владения, да еще и утверждать при этом, что действует в рамках законности.
Вот только Гилберту удалось едва ли не зубами вырвать себе место в кругу ведущих держав, решавших судьбы мира. И Родериху последнее время приходилось с этим считаться: вежливо здороваться на общеевропейских мероприятиях, приглашать Байльшмидта на грандиозный ежегодный прием в Вене, и, о ужас, даже позволять приезжать в свой дом для обсуждения различных политических вопросов. Последнее было самым тяжелым испытанием, потому что в усадьбе Родериха Гилберт встречался с Эржебет. Конечно же, Эржебет старалась вести себя с гостем подчеркнуто отстраненно, будто это не на свидания с ним она летала едва ли не каждый месяц. Гилберт тоже держался с ней холодно, даже язвительно. Но все же Родерих не мог не почувствовать окружающую их ауру страсти. Взгляды, которыми они обменивались. Как бы случайные соприкосновения рук… Когда эти двое оказывались рядом, Родериху казалось, что сам воздух в комнате раскаляется. И от его взгляда не ускользало, как меняется Эржебет рядом с Гилбертом. Она была довольно симпатичной девушкой, но в такие мгновения Родерих вдруг замечал, что у нее пухлые, чувственно изогнутые губы. Очень густые, черные, как безлунная ночь, ресницы. И движется она так плавно и грациозно…
Родерих понимал, что его неудержимо влечет к ней, хотя Эржебет никогда не интересовала его, как женщина. Его сердце было навечно отдано богине музыки, такой прекрасной, непорочной и верной, в отличие от ветреных земных дев. А вот сейчас он ощущает совершенно гадкое и низменное возбуждение при виде Эржебет, еще более противное оттого, что он прекрасно понимал — такой красивой она становилась только ради мерзавца Байльшмидта.
Наблюдая за этими двумя, Родерих чувствовал себя неуютно, так, словно подглядывает за чей-то первой брачной ночью. Будто на его глазах творится таинство, которое он не имеет права видеть. Будь его воля, он бы запретил Эржебет выходить из ее комнаты, когда в усадьбу приезжал Гилберт. Да на самом деле, он бы с огромным удовольствием приказал ей вообще перестать с ним видеться. О ревности тут речь даже не шла, Родериха раздражал сам факт того, что Гилберт прикасается к его собственности. Точно также он злился, когда тот пил чай из его сервиза, садился на его диван, ходил по его паркету. К тому же Родерих был уверен, что Гилберт подстрекает Эржебет к мятежу, как и много лет назад с восстанием Ракоци. Более того, он не сомневался: Гилберт соблазнил ее как раз для того, чтобы использовать против него. Задурил ей голову, очаровал, а Эржебет купилась, как глупая женщина.
Родерих не верил в любовь между странами, все они, по сути, были эгоистами, думающими лишь о себе — такова их природа. Вся их жизнь подчинена тому, чтобы получить выгоду для своего народа. В любой момент вчерашний друг мог стать лютым врагом, значит, не имеет смысла строить какие-то отношения — это глупо и нецелесообразно. В длящейся тысячи лет жизни страны не было места чувствам, бал правил холодный расчет.
Гилберт просто зарился на земли Эржебет. Но Родерих не собирался ее так просто отдавать: плодородные долины, обширные пастбища, богатые виноградники и Дунай, этот древний торговый путь — все будет принадлежать ему. И все же Родерих не мог запретить Эржебет ее тайный роман, он опасался, что в таком случае получит бунт незамедлительно. Поэтому он продолжал просто наблюдать за ней и настроениями ее людей с помощью многочисленных шпионов.