Он вскинул ружье, выстрелил. И промазал.
— Не можешь попасть по мишени со ста шагов? Теряешь сноровку, Гил! — Раздался веселый голос у него за спиной.
Гилберт резко обернулся и увидел Эржебет, которая направлялась к нему по дорожке со стороны дворца. Он тут же поставил ружье на предохранитель, отложил на траву и зашагал ей навстречу.
Гилберту всегда трудно давались проявления нежности, но сейчас ему очень захотелось обнять Эржебет, что он и проделал. Гилберт сграбастал ее в охапку, она удивленно ойкнула, но затем прижалась к нему, уткнувшись носом ему в шею и обдавая теплым дыханием. Эржебет вцепилась в него руками так сильно, словно утопающий в плот, Гилберту даже показалось, что она его вот-вот задушит, и он поспешил отстраниться.
«Странно… Она ведь тоже не особо любит телячьи нежности… Так рада меня видеть?»
— Соскучилась, Лизхен? — Он улыбнулся с напускным ехидством.
Эржебет отошла от него на шаг, не съязвила в ответ, не улыбнулась, лишь серьезно посмотрела на него.
— Гилберт, нам нужно поговорить, — отчеканила она.
Гилберт мгновенно насторожился, обычно с таких слов всегда начинались самые неприятные разговоры.
— Я тебя внимательно слушаю. — Он несколько сухо кивнул.
Пару минут Эржебет стояла молча, ее глаза будто что-то искали в его лице, затем она вздохнула, мысленно что-то решив.
— Гил, скажи, кто я для тебя? — медленно произнесла она, не отпуская его из плена своего взгляда.
Гилберт опешил, застигнутый врасплох таким внезапным вопросом.
— В каком смысле?
— В прямом. Как ты ко мне относишься?
Гилберт все еще не понимал, куда клонит Эржебет, почему едва приехав, задает такие вопросы.
— Ты моя Лизхен. — Он с трудом выдавил веселую усмешку, попытался обнять ее за талию.
Но Эржебет отступила, и ее губы вдруг искривила злая улыбка.
— Вот так всегда. Все время только это и твердишь. Моя, моя, моя… Словно я вещь! За все эти столетия я ни разу не слышала от тебя не единого ласкового слова. Не одного признания… — ее голос дрогнул. — В любви…
«Так вот оно что…». — Гилберт напрягся.
Его раздражали разговоры о чувствах, они смущали его, заставляли чувствовать себя неловко, глупо, и от этого он свирепел. Он так ненавидел это мерзкое ощущение собственной уязвимости, слабости, когда ты раскрываешь кому-то самые потаенные уголки своей души. Ведь он, Гилберт Байльшмидт, всегда должен оставаться сильным и блистательным!
— Так тебе нужны все эти сладкие слова? Романтическая дребедень? — едко процедил он. — Давно пора понять, что я не придворный франт и не умею говорить цветистую чушь! По-моему вполне достаточно того, что я тебе постоянно предлагаю союз. Это лучше всяких слов доказывает…
— Это доказывает лишь то, что тебе нужны мои земли, — перебила Эржебет. — Признайся, ты ведь просто хочешь оттяпать у Родериха побольше территорий, а меня используешь для удовлетворения своих амбиций! Ты никогда не говорил, кем я буду в нашем союзе… Служанкой, любовницей? Или равным партнером и законной супругой?
«Да не важно, как это будет называться! — мысленно крикнул Гилберт. — Главное, что ты будешь со мной!»
— Так кем я буду? — Эржебет скрестила руки на груди, с вызовом взглянула на него, требуя ответа.
Ее напор вызвал у Гилберта лишь злость и пробудил защитную реакцию. Эржебет пыталась давить, выпытать из него признание, заставить его открыться… Показать слабину! И Гилберт в ответ принял оборонительную стойку, спрятал все чувства за непроницаемой броней из язвительности и желчи.
— В чем ты, собственно, меня обвиняешь? — Он пошел в контрнаступление. — Ты сама никогда не говорила о чувствах! Только обзывала меня по всякому. Ты хочешь знать, кто ты для меня? Тогда сначала скажи: кто для тебя я?
В нем проснулись старые подозрения, выбрались наружу и сейчас показались как никогда правдивыми.
— Может, я был тебе нужен лишь для того, чтобы постель греть? Ведь у твоего Родди стоит только на Моцарта!
— Он не мой! — огрызнулась Эржебет. — Мне на него плевать!
— Да ну? — Гилберт все больше закипал, сейчас его языком управляла давняя, копившаяся годами ревность. — Почему же тогда ты так отчаянно цепляешься за ваш союз? Сколько раз я предлагал тебе помощь в восстании, а ты всегда посылала меня куда подальше!
Эржебет стушевалась, отвела взгляд.
— Я просто тщательно все взвешивала и поступала так, как было лучше для моего народа. — В ее голосе сквозила неуверенность. — Это ты все время порешь горячку.