— Черта с два! У меня тоже есть голова на плечах, и я умею планировать. Вот сейчас, например, удобный момент, я разгромил Родди, он слаб. Если ты уйдешь ко мне, он не посмеет вякнуть. Но ты как всегда откажешься…
— Нет, — неожиданно твердо произнесла Эржебет и заглянула ему прямо в глаза. — Я не откажусь, если ты ответишь на простой вопрос: кто я для тебя?
Повисла напряженная тишина, настолько осязаемая, что, казалось, ее можно разрезать ножом, как масло. Гилберта затянул водоворот эмоций, в нем боролись несколько стремлений. С одной стороны — упрямство, гордость.
«Да как она вообще смеет предъявлять ко мне какие-то требования? Почему я должен ей что-то говорить? Пресмыкаться перед ней?! Расточать слова любви и целовать ее ножки?»
Но другая половина спрашивала, а так лишь уж это страшно, если он признается ей. Ведь она — не какая-нибудь жеманная девица, а Эржебет. Та, кого он знает так долго, что кажется, изучил наизусть. И в то же время не до конца, ведь он так и не знал, что сама она чувствует к нему. И эта неопределенность пугала. Если он признается первым — то проиграет. А проигрывать он не хотел.
Молчание затягивалось, Эржебет все смотрела на Гилберта, почти с мольбой. И он уже был готов признать свое поражение, снова обнять ее и сказать «Я люблю тебя, мне нужна только ты. Останься со мной, я не смогу без тебя жить…». Надо было только решиться, еще чуть-чуть.
— Вот значит как, — вдруг обронила Эржебет.
Она отвела взгляд, словно разрывая связавшую их нить.
— Молчишь… Что ж я понимаю. — Ее голос был тихим, в нем звучали усталость и боль. — Все же я такая глупая, я надеялась, что ты… А ладно, черт с ним.
Она посмотрела на него и горько улыбнулась.
— Раз я для тебя ничего не знаю… Хорошо. Теперь я смогу спокойно принять предложение руки и сердца от Родериха.
— Чего? — сдавленно выдавил Гилберт. — Этот… этот… урод посмел сделать тебе предложение? Почему ты сразу не сказала?!
— Потому что ты тогда тоже сделал бы мне предложение, чтобы его обскакать. — Голос Эржебет так и сочился ядом. — А я не собираюсь быть яблоком раздора в вашей вражде и твоим трофеем победителя!
— Стой! — в отчаянии выкрикнул Гилберт. — Дура! Ты все не так поняла! Я просто…
— Поздно оправдываться, — отрезала Эржебет. — Давно пора было закончить наши странные отношения. Я хочу остепениться и стать респектабельной дамой, а не твоей шлюхой. Между нами все кончено. Я не хочу тебя больше видеть.
Она резко развернулась и зашагала прочь, а Гилберт просто стоял и беспомощно смотрел ей вслед.
— Брат. — Рядом раздался робкий голосок. — Сестренка Лиза ушла… Она ведь еще вернется?
Гилберт развернулся и натолкнулся на полный надежды взгляд Людвига.
— Нет, — глухо ответил он. — Не вернется.
— Почему? — с искренним детским изумлением спросил мальчик.
— Потому что твой брат — идиот, Люц…
— Итак, под моей властью будут Трансильвания, Хорватия, Славония, Воеводина, Банат, Словакия, Закарпатская Украина. — Эржебет говорила сухо и четко, как заводная кукла.
Все ее чувства заледенели в тот момент, когда она покинула Берлин.
«Только выгода для моего народа. Только холодный расчет», — мысленно повторяла она, выдвигая Родериху все новые и новые условия.
Она должна забыть о глупых привязанностях. Страна не может любить.
— …а также порт Фиуме, — закончила перечислять Эржебет.
— Как пожелаешь. — Родерих обреченно кивнул.
— Для финансирования общих расходов ты будешь вносить семьдесят процентов, а я — тридцать, — все так же монотонно продолжала она.
Тут Родерих не выдержал и попытался протестовать.
— Мы входим состав Империи на равных правах, значит и суммы должны вносить однако…
— Не нравиться? — Эржебет желчно улыбнулась. — Тогда можешь забыть о поставках продовольствия с моей территории.
Она демонстративно поднялась со стула.
— Хорошо, хорошо, семьдесят и тридцать вполне приемлемо, — тут же поспешил согласиться Родерих.
Положение его определенно было очень плачевным, раз он шел на такие уступки. Пожалуй, в любой другой ситуации Эржебет бы даже немного пожалела его, но не сейчас, слишком много ей пришлось перетерпеть за каких-то несколько дней — сил на сочувствие уже просто не осталась. Ей казалось, что после разрыва с Гилбертом внутри нее что-то умерло.
— Что ж, раз по этим пунктам возражений нет, идем дальше, — все тем же механическим голосом объявила Эржебет.