Гилберт смотрел на Эржебет издалека и сам не понимал, что чувствует. Ему хотелось обнять ее, зарыться лицом в ее пушистые волосы, вдохнуть свежий аромат зеленых яблок и пряных степных трав. Хотелось забыть о войне рядом с ней. Вообще забыть обо всем, об их размолвках и ссорах, сейчас казавшихся такими глупыми.
Но в то же время он не мог заставить себя посмотреть ей в глаза. Позорное малодушие, страх снова получить нож в сердце. И еще Родерих все время маячил рядом. Как же, ведь он теперь законный муж!
И Гилберт старался не пересекаться с Эржебет. Едва она прибывала на военный совет, он спешил уйти, не заботясь о благовидном предлоге — просто разверчивался и исчезал за дверью. Он не хотел ее видеть. И в то же время был готов все отдать за одно только свидание.
Однажды летом, на Восточном фронте Гилберт ехал на встречу с братом, чтобы обсудить план готовящегося наступления.
Стояла удушающая жара. Брошенная деревня тонула в раскаленном мареве, как в желе. Здесь уцелело лишь несколько домов, остальные превратили в труху неизвестно чьи орудия. Скорее всего, постарались все, ведь населенный пункт уже столько раз переходил из рук в руки.
Сейчас линия фронта сдвинулась, и в деревне можно было расположиться, не боясь взлететь на воздух. В одном из домов, который когда-то был усадьбой местного дворянина, устроились офицеры, в том числе и Людвиг.
Гилберт притормозил возле парадного входа: он колесил вдоль линии фронта на личном автомобиле, чтобы иметь возможность как можно быстрее оказаться там, где горячее всего.
Гилберт прекрасно водил, да и вообще любил машины, которые стали ему своеобразной заменой боевых скакунов. Он даже дал имя своему черному автомобилю с изображением прусского орла на дверях — Грозный. Вместе они побывали во многих передрягах, и на капоте даже красовались боевые шрамы — следы от пуль.
Гилберт выбрался из автомобиля, у парадной лестницы уже ждал Людвиг.
За последние годы он, без того строгий и немногословный, стал совсем мрачным. Гилберт даже не сомневался, что младший брат винит себя за все ошибки в этой войне и сильно переживает. В конце концов, он был еще так молод, это была его первая настоящая война, боевое крещение. И сразу же неудачи.
Гилберт бы с радостью поддержал Людвига, сказал, что он ни в чем не виноват, что он отличная страна, и не стоит себя изводить. Но замкнутый младший брат молчал, а начинать такие разговоры первым старший не умел. Все же так не похожие друг на друга, они оба были настоящим воплощением немецкого духа: никаких сантиментов, никаких задушевных бесед. Даже малейшая слабость достойна лишь презрения. Каждый должен переживать свою боль в одиночестве, на виду оставаясь сильным.
Еще больше Людвига подкосило расставание с Аличе, как он ни старался это скрыть. По своей ли воле, под давлением ли политиков и старшей сестры (Гилберт очень надеялся на второе), но Аличе разорвала союз с братьями-Байльшмидт. А последнее донесение разведки сообщало, что Италия ведет переговоры с Антантой. Когда Людвиг услышал об этом, его лицо окаменело, точно у безжизненной статуи. Гилберт смог лишь хлопнуть его по плечу и сказать дежурную фразу о женском коварстве, сам себя в этот миг ненавидя…
«А вот Лизхен бы наверняка смогла пробиться сквозь его скорлупу, — подумал Гилберт, встретив застывший взгляд брата. — Так же, как она делала со мной…»
— Ты опять полез в самое пекло. — Не здороваясь, Людвиг озабочено кивнул на следы от пуль на капоте Грозного. — Сколько раз я говорил тебе, не рискуй! Как об стенку горох. Что если бы эти пули попали не в машину, а в тебя? Если бы…
— Люц, хватит строить из себя курицу наседку. — Гилберт отмахнулся. — Я твой старший брат, а не цыпленок. Мы же договорились больше не поднимать эту тему, забыл? Если ты позвал меня сюда только для того, чтобы прочитать очередную лекцию, я лучше пойду переброшусь с парнями в картишки.
— Нет, нет, у нас будет очень важное собрание, посвященное плану разработки совместного наступления с австро-венгерскими войсками, — поспешил заверить его Людвиг. — Вот-вот должны прибыть Родерих и Эржебет…
Гилберт мгновенно напрягся, ощутил, как заныли виски, а в горле запершило, будто он съел что-то горькое.
— Ты не говорил, что они тоже будут, — с трудом выдавил он.
— Если бы сказал, ты бы не приехал. — Взгляд Людвига вдруг смягчился. — Брат, может, хватит уже бегать? Мы теперь союзники и должны работать вместе.
Гилберт уже собрался огрызнуться в ответ, но тут воздух разорвал резкий гудок, и на разбитой проселочной дороге показался автомобиль. Им управляла Эржебет.