Глава 7. За отечество и свободу
Стоял погожий летний день, и Эржебет занималась стиркой на заднем дворе. Белоснежные простыни, развешанные на веревке, казалось, светились в лучах солнца. Эржебет довольно улыбнулась, глядя, как они слегка колышутся на легком ветерке и надуваются, точно паруса.
— Здорово, Лизхен! — такой вопль мог бы испугать до дрожи в коленках, но за столетия знакомства Эржебет уже успела привыкнуть к громкому голосу Гилберта. Ей даже нравились его бурные приветствия — сразу понятно, что тебе совершенно искренне рады.
— Здравствуй, Гил. — Она расправила простыню и обернулась к нему, тепло улыбаясь.
— Ну вот, опять ты вся в делах и заботах, — раздосадовано протянул он, взглянув на вешалку с бельем. — Может, пошлешь все к черту да рванешь со мной на охоту? В лесах Родди наверняка водится много славной дичи.
— А еще много славных егерей с не менее славными мушкетами, которые зорко следят за браконьерами. — Эржебет ухмыльнулась. На самом деле предложение звучало весьма заманчиво — охота всегда была ее любимым развлечением. Она скучала по пьянящему азарту погони за дичью, который так сильно напоминал угар сражения. Похоже, ни того, ни другого ей уже не светило испытать. — Гил, ты же сам видишь, сколько у меня работы. — Эржебет обреченно кивнула на три корзины, полные грязного белья, и таз с водой.
— Как всегда. — Он невесело улыбнулся. — Давай я тебе тогда помогу, что ли. Вместе быстрее управимся и хотя бы сможем сходить в лес погулять.
— О, неужели Великий Гилберт Байльшмидт в своем неизмеримом великодушии предлагает мне помощь? — Эржебет в деланом изумлении округлила глаза.
— Сегодня у меня хорошее настроение, так что я снизойду до твоих проблем, жалкая смертная, — подбоченившись, важно объявил Гилберт.
— Тогда, может быть, Ваше Великолепие будет столь любезным, что наберет чистой воды для бедной-бедной Лизхен. — Эржебет устремила на него щенячий взгляд и умоляюще сложила руки.
— Да легко! — Гилберт снял камзол, повесил его на веревку и, закатав рукава легкой белой рубашки, подхватил два стоящих рядом с тазом ведра.
Колодец находился возле зарослей шиповника, Эржебет специально устроила сушилку для белья поближе к нему. Но, чтобы наполнить огромный медный таз, все равно нужно было сделать четыре ходки туда-сюда с полными до краев ведрами, поэтому помощь Гилберта была как нельзя кстати. Развешивая белье, Эржебет то и дело поглядывала на него. Ей нравилось наблюдать за тем, как он работает, как напрягаются мышцы на сильных руках, как он двигается, умудряясь оставаться величественным даже с обшарпанным деревянным ведром в руках. Гилберт часто помогал ей по хозяйству, колол дрова, таскал тяжелые вещи, и хотя он всегда сопровождал это шутливыми рассуждениями о том, какой же он чудесный, добрый и прочее в том же духе, он всегда предлагал помощь сам, без просьб и уговоров.
— Фух, готово. — Гилберт облегченно вздохнул, выливая в таз последнее ведро. — Вот это бандура. Здоровенная! В ней же мыться можно, как в ванне.
— Я бы и не отказалась искупаться, — Эржебет смахнула бисеринки пота со лба. — Сегодня такая жарища. Поэтому я затеяла стирку, так можно хоть как-то освежиться…
Она вытряхнула в таз белые рубашки Родериха, принялась полоскать. Гилберт встал рядом и наблюдал за ней. Через несколько минут Эржебет начала чувствовать неловкость под его взглядом. В последние годы она иногда замечала за ним такую странность: он вдруг замирал, пристально смотря на нее. Просто смотрел и все. Но Эржебет ощущала, как в такие моменты что-то сладко сжималось внутри, по коже пробегали приятные мурашки, а на щеках вспыхивал румянец. И она невольно вспоминала о той их встрече во дворце в Стамбуле, о которой они, будто сговорившись, никогда не упоминали.
— Чего ты уставился, Гил? — пробормотала Эржебет.
— А… Что? — Он вздрогнул, отвел было взгляд, затем снова повернулся к ней и небрежно кивнул на белье. — Да вот думаю, не явить ли мне сегодня истинные грани своего Величия и не помочь ли тебе еще и со стиркой?
Эржебет изумленно вытаращилась на него, начисто забыв о смущении. Одно дело колоть, рубить, забивать и таскать — занятия для «настоящего мужика», а совсем другое — полоскать рубашки. Такого она от него не ожидала. Стирающий Гилберт — это должно быть просто незабываемым зрелищем.
— Вы сегодня действительно превзошли сами себя, о Великий! — Эржебет отвесила ему шутливый полупоклон.