Чувство собственничества, которое всегда жило в нем и особо громко заговорило о себе после того памятного дня в Стамбуле, теперь не давало Гилберту покоя. Его настойчиво преследовала одна и та же мысль: Эржебет должна снова стать собой и безраздельно принадлежать лишь ему одному. Дружеская привязанность, соперничество, страсть, теплая нежность, восхищение — все смешалось в душе в бурлящее зелье. Он не мог, да и не хотел разбираться в своих чувствах. Он просто усвоил для себя один факт: Эржебет должна быть с ним, — и пытался претворить это желание в жизнь. Как только Гилберта отпускали государственные и военные дела, он тотчас спешил к ней. Пролетал весь путь от Берлина до Вены как на крыльях. Иногда, когда выдавалось много свободного времени, он останавливался в гостинице в городе и наведывался к Эржебет каждый день. Ему действительно просто нравилось быть с ней рядом, разговаривать, смеяться и дурачиться. И бушевавшее в нем пламя страсти превращалось в такие моменты в мягкий, ласковый огонек, который греет, а не опаляет. Но все же иногда он не мог сдержаться. Вот, например, сегодня. Гилберт вспомнил, как Эржебет смотрела на него. Такого взгляда он у нее еще никогда не видел, жадного, сладострастного. При одном только воспоминании низ живота отдавался ноющей болью… А когда она провела рукой по его груди, ему показалось, что он взорвется. В этот момент он мог думать лишь о том, как повалить ее на землю, выплеснуть на нее всю страсть и сделать своей в том особом, первозданном смысле. Благо, вовремя (или совсем не вовремя?) появился Ракоци.
Воспоминания о рассказе князя остудили распаленного Гилберта. «Лизхен, неужели даже это не сможет тебя расшевелить? Вырвать из этого мерзкого смиренного состояния?» — Он раздосадовано вздохнул. Гилберт вернулся в Берлин, где на него навалились повседневные заботы. Но он не мог думать о делах, все его мысли были поглощены Эржебет. И как только он узнал, что Родерих прибыл в Вену, то тут же отправился в усадьбу, хотя это было весьма рискованно. Обычно Гилберт старался не появляться там, когда хозяин был дома, он опасался с ним пересекаться, догадываясь, что чопорный аристократ вряд ли будет рад видеть его в своих владениях. Гилберт отлично знал, что Родерих ни во что его не ставит, считает выскочкой и невеждой. «Из грязи в князи», «недострана» — сплетни услужливо донесли до него эти высказывания. К тому же у них уже не раз возникали споры из-за разных территорий, пока сводившиеся лишь к препирательствам дипломатов, но Гилберт нутром чуял — скоро ему придется скрестить с Родерихом клинки. И ждал этого с нетерпением, желая втоптать соперника в грязь и наглядно продемонстрировать, что бывает с теми, кто смеет покушаться на его собственность… Но пока Гилберт вынужден был придержать свой пыл. Прошедшие годы многому его научили, и в первую очередь тому, что прежде чем напасть, следует тщательно все взвесить и собрать силы. Иначе будет второй Грюнвальд. Сейчас же он решил наплевать на осторожность, ему не терпелось узнать, чем же закончился разговор Эржебет с ее хозяином. «Зуб даю, ничем хорошим!»
Добравшись до усадьбы, Гилберт, как обычно, привязал коня к дереву на краю обширного парка, пробрался через старую живую изгородь и отправился на поиски Эржебет. Она обнаружилась во дворе возле кухни, где были разбиты грядки с травами и овощами — Эржебет с остервенением выдергивала сорняки.