— Эржебет, в чем дело? — Родерих вскинул бровь. — Неужели ваши отношения с Байльшмидтом так важны? Кто он для тебя? Вы близкие друзья? Или… Он не договорил и быстро отвел взгляд. Эржебет ощутила, как его слова свежим ветром пронеслись в ее сознании, рассеяли туман. Впервые за столетия она ясно и четко задала себе вопрос: кто же для нее Гилберт? «Друг?» Нет, это звучало как-то неправильно, недостаточно полно отражало все те чувства, что она к нему испытывала. «Тогда… Л… Любимый?» — даже про себя она не смогла четко произнести это слово. И тут же бросилась отрицать. «Нет, нет, какая еще любовь! Мы ведь друзья, друзья… Старые-старые друзья, самые лучшие! Притершиеся друг к другу, понимающие с полуслова, полувзгляда. Такие существа как мы вообще не способны испытывать человеческие привязанности, вроде любви. Дружба единственное, что нам доступно. Друзья… Могу ли я ради этой дружбы, ради Гила, поступиться благом своей страны?»
— Эржебет, с тобой все в порядке? — Обеспокоенный голос Родериха прорвался сквозь ее мысли. И Эржебет поняла, что неизвестно сколько стоит, точно соляная статуя, и буравит взглядом документ, а на том месте, где должна быть ее подпись, уже растеклась большая клякса. — Эржебет, только не говори, что ты передумала… Неужели из-за Байльшмидта? Я даже не ожидал, что такое простое условие поставит тебя в тупик. Что ж, если ты не хочешь заключать договор, мне придется…
— Нет, герр Родерих, я не передумала. «Прости, Гил». Росчерк пера — и вот их отношения разрывают большие черные буквы.
Гилберт сидел в кабинете и невидящим взглядом смотрел на письмо от своего посла в Вене. «Войска бунтовщиков сложили оружие. Венгрия и Австрия подписали мирный договор». Он перечитывал эту фразу столько раз, что, казалось, она была выжжена в его разуме огненными буквами. «Как же так, Лизхен? Как же так? — спрашивал Гилберт то ли Эржебет, то ли сам себя. — Ведь все было хорошо. Ты же писала, что справляешься, отказывалась от моей помощи. И вдруг… Почему ты сдалась?!» Очередное ее поражение он переживал едва ли не тяжелее, чем любое из своих. Знать, что Эржебет проиграла, что она снова стала прислугой… почти добровольно, когда шансы еще оставались!.. было невыносимо. На самом деле за все десять лет, пока она сражалась за свою свободу, Гилберт едва ли не каждый день порывался повести ей на помощь войска. Уж вместе они бы точно расколошматили Родериха. Но… «Казна пустеет, господин Пруссия…» «Мы должны сохранять видимую лояльность Вене! Одно дело тайно помогать венграм, а другое — вести армию против Австрии…» «Скажу вам честно, мой господин, мы не готовы к большой войне…» Да еще и чума, внезапно обрушившаяся на земли Гилберта как раз в самый разгар восстания. Казалось, сама судьба противится тому, чтобы они с Эржебет воссоединились. «Какой-то злой рок, не иначе». Гилберт выругался, смял письмо и, бросив в его в камин, вышел из комнаты. В конюшне он оседлал коня и отправился в поместье Родериха. Несмотря ни на что, он должен был увидеть Эржебет. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.
Посол писал, что Родерих великодушно простил всех участников восстания, но кто знает, что на деле могло твориться за дверями усадьбы. И вот, после нескольких суток почти непрерывной скачки, Гилберт пробрался в поместье и, дойдя до дома, заглянул в окно кухни. «Если Родди действительно не стал наказывать Лизхен, то с этого скупердяя станется сразу же впрячь ее в работу, чтобы времени не терять. Наверняка она сейчас уже драит кастрюли». Но его ожидания не оправдались: в комнате была лишь Аличе, старательно подметавшая пол и напевавшая какую-то песню.
— Эй, малышка! — тихо окликнул ее Гилберт. Девочка взвизгнула и выронила метлу. — Да не ори. Это же я, Гил. — Он изобразил такую добрую улыбку, на какую только был способен. — Не знаешь, где Лизхен?
— Ой, братик Гил! Зачем же ты меня так пугаешь? — затараторила Аличе. — Я думала, это воры! А сестренка Лиза у господина Родериха. Они опять что-то серьезное обсуждают. Она ведь теперь стала старшей экономкой. И еще занимается всякими важными полти… палити… политическими делами! И со мной она уже совсем не играет. А ведь я так ждала, когда она вернется. Братик Гил, ты не знаешь, куда она так надолго уезжала?
— Не знаю, — хмуро буркнул Гилберт. Из сумбурной болтовни Аличе он смог понять, что Эржебет все-таки не наказана. Более того — награждена. Его это насторожило, ведь просто так должности не раздают.
— Кстати! — вдруг спохватилась Аличе. — Я совсем забыла! Сестренка Лиза велела мне проводить тебя в грот в парке, если ты придешь.