Гилберт плюхнулся в кресло и небрежно закинул ноги на письменный стол Фридриха. Тот лишь усмехнулся, взглянув на его начищенные до блеска сапоги.
— В них как в зеркало смотреться можно, — заметил король.
— Конечно! Я всегда держу форму в идеальном состоянии, — высокомерно произнес Гилберт.
— Но ведь ты пришел не только за тем, чтобы похвастаться своей дисциплинированностью? — Фридрих посерьезнел. — Докладывай, как идет подготовка к вторжению в Силезию.
— Фриц, ты же знаешь, у меня в порядке не только форма. Командный состав четко проинструктирован, войска готовы и ждут сигнала выступать. Так что заканчивай уже свои дипломатические танцы-шманцы, и займемся настоящим делом. — Гилберт яростно рубанул рукой воздух, точно сносил голову врагу.
Фридрих устало вздохнул.
— Я прекрасно помню, как ты не любишь дипломатию, я и сам не в восторге от всех этих интриг. Но сейчас они просто необходимы. Мы должны сделать все, чтобы в глазах Европы захват Силезии выглядел законно. Надо обязательно дать понять, что мы лишь вступаем во владение землями, которые принадлежат нам по праву, а не коварно отбираем у соседа территории.
— Ты слишком печешься о законности. — Гилберт презрительно фыркнул. — Лучший аргумент в любой дипломатии — двухсоттысячная армия. Кто сильнее — тот и прав. Так было из века в век, и сейчас ничего не изменилось, просто вы, люди, уж очень любите прикрывать договорами и обещаниями этот старый, как мир, принцип.
— Может быть, может быть… Но согласись, что опять же из века в век талантливые полководцы проигрывали из-за интриг тех, кто даже со шпагой обращаться не умел…
Гилберт вздрогнул: слова Фридриха всколыхнули болезненные воспоминания, которые он предпочел бы забыть навсегда.
«Интриги. Дипломатия».
«Одним из условий нашего с Родерихом мирного договора было то, что я разрываю с тобой отношения».
— …Поэтому важен баланс, — продолжал тем временем говорить Фридрих. — Я постарался учесть все. Хотя еще не уверен, как поведет себя в сложившейся ситуации Венгрия. Нам было бы выгоднее, если бы она не стала помогать Австрии. Мне кажется, ослабление Габсбургов отличный шанс для нее отвоевать независимость малой кровью. Но ты утверждаешь…
Гилберт скрипнул зубами, стиснул подлокотники кресла так, что дерево жалобно затрещало.
— Да, утверждаю. Эржебет останется верна Вене, — процедил он. — Но воевать вряд ли станет. Будет просто поставлять Родди ресурсы… Дойная корова!
— Ты всегда так злишься, когда речь заходит о Венгрии, — как бы невзначай обронил Фридрих, пытливо посмотрел на Гилберта, но, натолкнувшись на его хмурый взгляд, предпочел не продолжать разговор и сделал вид, что очень занят бумагами.
«Еще бы мне не злиться!» — мысленно рявкнул Гилберт.
Прошло больше тридцати лет, а обида на Эржебет была так сильна, словно все случилось только вчера. Первые несколько месяцев после их разрыва были просто невыносимы, томительное желание пожирало Гилберта изнутри. Сновидения не давали ему покоя: в них Эржебет то, смеясь, уходила под руку с Родерихом, то обнимала Гилберта… А затем он просыпался и понимал, что на самом деле их с Эржебет разделяет множество лиг и ее слово, данное Родериху. В такие минуты особо сильно хотелось увидеть Эржебет, прикоснуться, услышать голос, заглянуть в манящую глубину зеленых глаз. Наплевать на все и, оседлав коня, как обычно, примчаться к ней!
«Интересно, прогнала бы она меня?» — часто задумывался Гилберт.
И почему-то ему казалось, что, несмотря на все ее договоры с Родерихом, Эржебет не сделала бы этого.
Но гордость и обида не позволили сделать первый шаг, а затем мелкие воины, заботы о стране, переход в новый статус королевства отвлекли от переживаний. Гилберт с головой ушел в бесконечные учения и муштру, в конце концов, создал мощную, дисциплинированную армию. Теперь можно было начать расширение своих владений, о котором он так давно мечтал.
Постепенно боль в груди притупилась, но Гилберт все равно старательно выспрашивал у своего посла в Вене все подробности жизни Эржебет. И услышанное ему совсем не нравилось. Похоже, Эржебет окончательно и бесповоротно смирилась со своим подчиненным положением, стала верным вассалом Родериха.
С каждым рассказом о том, как она побывала на ежегодном большом венском балу или доставила в казну богатые сборы, Гилберт по крупицам переносил свою злость с Эржебет на Родериха.
«Поганый сноб просто заговорил ей зубы! — яростно думал он. — Охмурил ее, наобещал с три короба… Да он наверняка на Лизхен глаз положил! Сволочь! Все туда же!»