У Ивана было вдвое больше людей, но Гилберта это не смутило: в конце концов, он все это время только и делал, что сражался с превосходящими по силе противниками. И блестяще побеждал. Почему сейчас все должно быть иначе?
Гилберт рвался в бой, после Ройсбаха и Лейтена окрыленный ощущением собственного могущества. Сражение произошло у деревни Цорндорф. Гилберт собирался использовать уже не раз отлично зарекомендовавшую себя тактику, но все пошло не по плану. Русские стояли насмерть, дрались, как дьяволы, не уступая в храбрости и упорстве солдатам Гилберта. В какой-то момент сражением стало уже невозможно управлять: на поле боя царил хаос. Настоящая кровавая баня — Гилберт никогда еще не видел такой жесткой рубки, хотя побывал в стольких битвах. Его ранили, но он продолжал сражаться рядом со своими людьми. Быть с ними в тяжелый час — его священный долг, как страны и командира.
Наконец, войска разошлись. А над полем боя в сумерках еще долго разносились крики умирающих… Потери с обеих сторон были огромны, Гилберт с ужасом слушал отчет о погибших: так много солдат он еще никогда не терял.
Союзники поспешили объявить о победе, в Вене по этому случаю устроили бал и праздничный салют. Гилберт в противовес приказал опубликовать данные о потерях русских и заявить о том, что выиграл все-таки он. На деле, конечно же, и он, и его враги понимали, что получилась ничья. Кровавая и жестокая.
Гилберта радовало лишь то, что Иван все же отступил, дав ему возможность передохнуть и обратить взгляд на юг, где оклемавшийся и вдохновленный примером союзника Родерих собирал новые силы. Гилберт повел войска туда, нацелившись на победу. После Цорндорфа она была необходима, как воздух.
«Ничего, с Родди я воюю давно и всегда его бил, побью и сейчас, — успокаивал себя Гилберт. — Затем отомщу Брагинскому».
Но он вел себя слишком самоуверенно, недооценил Родериха и его генералов. Гилберт получил неверные сведения от разведки, вместе с Фридрихом составил на их основе провальный план и стал претворять его в жизнь, не обращая внимания на дельные замечания советников. В итоге под Гохкирхе его постиг очередной крах. В какой-то момент отчаянной сечи все буквально висело на волоске, еще один рывок, еще немного храбрости — и пруссаки бы победили. Большой ценой, но победили. Однако богиня войны посчитала, что следует наказать гордеца.
Родерих торжествовал, а Гилберту пришлось спешно отступить. Хотя эта победа не дала Родериху никаких стратегических преимуществ, но он смог морально раздавить Гилберта, посеять в его войсках сомнения и страх. Два поражения подряд сильно подкосили уверенность и обычную браваду Гилберта. Но он старался не впадать в уныние, угрожающе рычал и скалился, как загнанный в ловушку зверь, который решил драться до конца.
«Еще не все, — как молитву повторял Гилберт. — Вам так просто меня не одолеть!»
Он подбадривал впавшего в депрессию Фридриха: король был совсем разбит поражением и последовавшей буквально на следующий день смертью любимой сестры.
Все армии ушли на зимние квартиры, война замерла на время холодов, словно погрузилась в спячку, и можно было строить планы на компанию в следующем году. Чем Гилберт и занялся, стараясь максимально заинтересовать этим своего короля, чтобы хоть как-то отвлечь его от мрачных мыслей. Было очевидно, что Иван и Родерих постараются атаковать вместе, хотя координировать действия двух огромных армий, да еще при условии постоянно приходящих из столиц противоречивых приказов, было сложно. В этом плане у Гилберта было преимущество: Фридрих был с армией и всегда четко руководил ее действиями, превращая даже рассредоточенные войска в единый организм.
Еще Гилберта радовало, что можно не волноваться о западном направлении. Франциск не горел желанием разворачивать массированное наступление, его больше волновала грызня с Артуром за колонии. Он пытался атаковать важный для англичан Ганновер, и Гилберту пришлось отрядить союзнику для его защиты несколько полков, но опасности мелкие стычки в этом районе не представляли.
Пока войска находились на зимних квартирах, Гилберт много времени проводил с солдатами, чей дух сильно упал после поражений. Он поддерживал их, старался вселить надежду.
— Мы еще всем покажем прусский дух, парни! — говорил он, сидя у костра с ветеранами.
С началом весны противники не торопились наступать, Фридрих очень надеялся, что удастся отсидеться в обороне, но Гилберт здорово сомневался. Слишком уж хорошо он запомнил яростный блеск в глазах Родериха, когда они подписывали договор, отдававший Гилберту Силезию. Родерих ни перед чем не остановиться, чтобы вернуть провинцию.