К середине лета зашевелился Иван, у него как всегда было больше людей, к тому же Гилберт не смог помешать его соединению с австрийскими частями. Положение было тяжелым, но победа была жизненно необходима. Решительная, мощная, такая, которая надолго бы отбила у врагов желание нападать, а возможно даже ознаменовала бы конец войны…
Под Кунерсдорфом произошло отчаянное и жестокое сражение. Гилберт метался по полю боя, он был буквально везде: вдохновлял, призывал своих людей быть смелыми, первым бросался на врага, увлекая их за собой. Пули свистели вокруг Гилберта, его ранили в руку, но он все равно оставался в седле и продолжал истошно кричать: «Вперед!»…
Все было бесполезно.
Были ли тому виной тактические просчеты, сила русских или упавший за годы войны дух его армии, но поражение было ужасным. Гилберту с трудом удалось спасти жалкие остатки своей армии, увести их с поля боя, которое осталось за Иваном. Путь на столицу Гилберта теперь был открыт. Катастрофа неотвратимо надвигалась.
— Если русские начнут наступать на Берлин, мы будем драться с ними — скорее ради того, чтобы умереть под стенами города, чем в надежде их одолеть, — с мрачной решимостью заявил Фридрих.
— Завидую я вам, людям, — Гилберт горько улыбнулся. — У вас есть легкий способ сбежать от проблем — достаточно броситься под вражеские пули. А что прикажешь делать мне?
Король не нашелся, что ответить. А Гилберт действительно завидовал тем, кто может найти смерть на поле брани. Он не сомневался, что даже если пустит себе пулю в лоб, то выживет. Хотя стоило попробовать.
Отчаяние, после Цорндорфа медленно подбиравшееся к Гилберту на мягких лапах, теперь набросилось зверем, рвало сердце на части. Давно ему не было так тяжело. Перед ним маячил призрак полного разгрома, позорного плена, а потом, возможно, расчленение под смех удачливых победителей. Но нет! Лучше умереть, чем снова быть чьим-то слугой!
На второй день после Кунерсдорфа Гилберта взял пистолет и приставил к виску холодное дуло. От спуска курка его остановил всплывший в голове образ Эржебет. За время войны он старался сосредоточиться на битвах и не думать о ней, лишь в спокойные зимние месяцы позволяя себе немного помечтать. А вот сейчас Эржебет встала перед ним, как живая, грозно нахмурилась, уперла руки в боки.
«Трус! Слабак! — выговаривала она ему. — Выбрал легкий выход, да? Я тебя призираю!»
Гилберт убрал пистолет в ящик стола, запретив себе даже думать о нем, и принялся помогать Фридриху готовить оборону Берлина. Он должен выстоять до конца.
Однако героическая смерть под стенами любимого города Гилберту пока не грозила. Иван и Родерих отступили, их потери были не меньше, чем у Гилберта, а тыловое обеспечение — скверным. На словах это казалось несущественной причиной, но на деле было даже важнее оружия: никто не может воевать на голодный желудок, да и лошадей нужно было чем-то кормить. Но главной причиной было даже не это. Как доносили шпионы, в стане союзников начались разногласия. Все-таки их дружба была слишком молодой и непрочной, слишком много было застарелых противоречий и недоверия.
Фридрих ликовал и говорил о чуде Бранденбургского дома. Гилберт же совсем расклеился, когда понял, что последнего сражения не на жизнь, а на смерть не будет, и можно перевести дух. Он позволил отчаянию захватить себя, заперся в своей комнате и беспробудно пил. Вино помогало забыться и спастись от кошмаров. Гилберта все время мучил один и тот же сон.
Он стоит в полном крови море, со всех сторон доносятся стоны, крики и мольбы о пощаде. Из окружающего его багрового тумана выплывают искореженные фигуры. Мертвые солдаты: изуродованные тела, залитые кровью бледные лица, порванные мундиры. Простые люди: мужчины с отрубленными руками, женщины в изодранных платьях, дети… Все они, покачиваясь, движутся к Гилберту. Из воды появляются скрюченные серые руки, хватают его за ноги, впиваются ногтями в кожу, не давая сдвинуться с места.
— За что? — глухо ропщут мертвые пруссаки. — Почему ты обрек нас на смерть? Это твоя вина… Твоя…
— Твоя… твоя… твоя… — вторит им зловещее эхо.
Гилберт пытается оправдаться, пытается сказать, что хотел сделать, как лучше. Хотел стать великой державой, чтобы их потомки жили в сильной, мирной стране, а не маленьком нищем королевстве. Но он не может произнести ни слова. Во сне он нем…
Гилберт каждый раз просыпался, захлебываясь криком, и в конец концов, решил, что лучше вообще не смыкать глаз.