— Я же не виноват, что ты слишком медлительный. Иногда, мне кажется, что я единственный, кто эффективно сражается с Байльшмидтом. И кстати, это ведь не я просил твоей помощи, а ты моей — так что не жалуйся. Если бы я не угрожал ему с востока, ты бы уже давно расстался не только со своей дорогой Силезий, но и с половиной империи…
Эржебет явственно представила, как при этих словах побагровел Родерих, как едва сдерживается, чтобы не закричать.
— А вы, Франциск? — Видимо он решил направить гнев в другое русло. — Почему вы не поддерживаете нас своими действиями? Как же наш план ударить с трех сторон? Если бы не ваша пассивность, мы бы уже давно покончили с Байльшмидтом, и война не затянулась бы так надолго…
— А он не может воевать без попугаев и цирюльника. — Иван обидно хохотнул.
Эржебет невольно фыркнула: история о богатом обозе Франциска, не без стараний Гилберта, облетела всю Европу, сделав его предметом насмешек.
— Попридержи язык! — В интонациях Франциска больше не было обычной мягкости, он хлестал словами, точно бичом. — Вы тоже не поддержали мое прошлое наступление! А я не собираюсь посылать своих людей на смерть, пока вы с Родерихом беспрепятственно захватываете земли Байльшмидта и спокойной делите между собой. Вы хоть раз видели, как сражаются его солдаты? Это просто монстры! Не знаю, что сделал с ними этот ненормальный, но они наступают и наступают, как загипнотизированные. Палишь по ним из всех орудий, а они всю прут и прут! Настоящие живые стены. Мурашки по коже…
— Да видел я пруссаков, — небрежно бросил Иван. — Обычные солдаты, ничего особенного…
— Кто бы говорил! — ярился Франциск. — Сам-то… Вы с Байльшмидтом одного поля ягоды — да сумасшедших. Только тебе с ним и драться!
— Успокойтесь, господа! — Родерих поспешил вмешаться. — Нам необходимо выработать новую стратегию, спорами делу не поможешь…
Но, противореча сам себе, он вновь принялся предъявлять претензии союзникам…
Эржебет распрямилась и отошла от стены, услышав достаточно.
Как и следовало ожидать: союз врагов Гилберта был непрочным. Родерих не доверял Ивану, всегда с интересом поглядывавшему на Балканы, которые австрийцы привыкли считать своими, а Франциску — тем более. Из-за своей подозрительности они и не смогли развить успех. Эржебет облегченно вздохнула — пока что Гилберт был в относительной безопасности. Удача наконец-то улыбнулась ему, но все же его положение оставалось тяжелым, а столько поражений подряд наверняка подорвали его дух. Эржебет понимала, как ему сейчас тяжело, ведь несмотря на всю свою самоуверенность и браваду, Гилберт был не железным.
«Я должна увидеть его, — твердо решила Эржебет. — Поддержать, помочь. У него ведь нет никого, кроме меня, никто не знает его так хорошо, как я».
Она даже не сомневалась, что гордый Гилберт будет страдать в одиночестве, отвергая любые попытки помочь, даже от своего короля, с которым замечательно сдружился. Поэтому она должна быть рядом, может, хоть ей, старому другу, удастся хоть чем-то помочь.
Эржебет понимала, что это опасно, что если Родерих узнает, ей несдобровать, но ничего не могла поделать.
«Он слишком занят грызней с союзниками, так что, может быть, и не заметит моего отсутствия. А я быстро вернусь».
Эржебет нашла Аличе и велела той передать Родериху, что она себя плохо чувствует. Затем заперла свою комнату изнутри и выбралась через окно на улицу, благо ее новые, более подобающие экономке поместья апартаменты находились на первом этаже. Она не стала брать коня в конюшне, побоявшись, что его сразу схватятся. Пешком Эржебет дошла до ближайшей к усадьбе деревни, купила там лошадь и направилась в Берлин. На дорогах охваченной войной Европы сейчас было опасно, можно было легко напороться на шайку дезертиров или разъезд чей-нибудь армии. Эржебет захватила с собой верную саблю, два пистолета и посочувствовала бы тем, кто посмел встать у нее на пути, будь то хоть сам черт. Но до Берлина она добралась без приключений, легко проскользнула мимо расставленных то тут, то там часовых и в сумерках въехала на пустынные улицы. Казалось, город вымер, почти ни в одном доме не горел свет, всю дорогу до дворца Эржебет не встретился ни один прохожий. Да и сама резиденция Гилберта выглядела покинутой, когда Эржебет привычно вошла через потайной ход и направилась по знакомым коридорам в сторону комнаты Гилберта, ей на пути не попалось ни одного лакея.
«Всех перевели в надежное место. Кое-кто, может быть, просто сбежал. Жалкие трусы».