Эдуард привозит с собой кофе. В нем уже есть корица, которую я вдыхаю через крышку в стакане. Рефлекторно протягиваю руку и беру кофе у Эда, пробуя его и свой. А потом возвращаю чужой в подставку. Из двух стаканов—в моем кофе вкуснее в разы.
В Хрустальном мы расходимся по кабинетам, зная, что чуть что все равно найдемся. Эд прикасается губами к моей щеке и уходит. Я медленно допиваю свой кофе и выдыхаю. Мне слишком душно в этом помещении и очень хочется на лед.
Ко мне неслышно подходит Дудаков и хочет поговорить. В его глазах какая-то борьба и решительность. В кабинете я снимаю пальто и наконец поворачиваюсь к Сергею.
—Этери, черт возьми, что вы с Глейхенгаузом творите?—говорит Дудаков.
Я стою посреди комнаты и не могу сказать ни слова, а просто вопросительно смотрю на Сергея и продолжаю:
—В смысле? Живем своими жизнями…
Но Дудаков перебивает меня, и после его фразы я перестаю дышать.
—Может, ты и живешь, а Даня пытается себя убить, потому что считает и так мертвым.
В моей голове по кругу крутятся один за другим слова: «Даня», «убить», «мертвый». И они выбивают из груди весь кислород.
—Он на столько ищет адреналин, что приходит на рельсы и ждет поезда. Как сраная Анна Каренина, черт бы его побрал. А потом прыгает в сторону. Тогда, когда чувствует, что оживает.
Я опираюсь на стол, чтобы не упасть. Анна Каренина—эта та тема, о которой мы в Хрустальном не говорим. Эта та история, которая изменила слишком многое во всех нас. Но теперь она не главная, потому что осталась в прошлом. Ведь сейчас есть вещи поважнее. Даня стоит на рельсах и пытается почувствовать себя живым. Зачем? Ведь он счастлив? Он должен быть счастливым.
—А вот вчера его чуть не размазало . Он стоял и смотрел на этот локомотив, пока наконец не спрыгнул с рельсов.—продолжает Дудаков.—Я думал, что постарел вчера лет на пять. Если бы Даня не был на столько пьян, то я бы ему вмазал, честно.—Сергей смотрит мне в глаза не мигая.—Я знаю, что это ты бросила его, Этери. И не хочу влезать в ваши разборки, но…черт побери, поговори с ним. В следующий раз он банально не выпрыгнет. Потому что, несмотря на то, что ты ушла от него, Даня тебе дорог. И ты единственный человек, которого он послушает.
Сергей выходит, оставляя меня одну.
—Дыши, Этери,—говорит он на прощанье. Но я не в силах.
Я не говорю Сергею в ответ ни слова, а просто киваю. Потому что не могу произнести ни звука. Меня парализовало от ужаса. Я буквально не могу сдвинуться с места, еще более понимая, как близко мы были к тому, чтобы окончательно потерять друг друга.
Даня должен быть счастлив, но это не похоже на поступок человека довольного жизнью. И Сергей прав, мне не плевать, потому что даже, если мы не вместе, это не значит, что я не люблю Даню. Потому что мне важно, чтобы он был жив. Даже без меня.
Дани все еще нет на работе, поэтому, когда я наконец могу заставить себя выйти из кабинета, то иду на лед и жду его там. Даня приходит, а мое сердце замирает. Он живой. Помятый, больной…но живой.
-Глейхенгауз, если ты ещё раз опоздаешь, я тебя в порошок сотру,—наконец говорю я.
Даня смотрит на меня с каким-то презрением и идет пить таблетки от головы. На какое-то время мне легчает, но мы не можем делать вид, что ничего не произошло. Теперь, когда я знаю про эти дурацкие привычки, я не имею права молчать.
-Зайди ко мне, пожалуйста,—говорю как можно спокойнее уже вечером.
Даня приходит, отпускает колкие шуточки про Аксенова и вечерний кофе, а во мне закипает злость, которая целый день подпитывалась страхом. Я боялась даже представить, что могло произойти, если бы Даня вчера не успел. От этих мыслей сжимаю руки в кулаки и пытаюсь выдыхать. Но воздуха в легких не остается. Он закончился в тот момент, когда Дудаков рассказал мне про поезд.
И я говорю Дане, что обо всем знаю. Стою к нему спиной, чтобы успокоить губы. Мне кажется,что они предательски дрожат, а я не могу выдать себя.
-По-моему, это тебя не касается, -словно выплевывает мне Даня.
Но теперь я больше не могу молчать. Во мне такая ярость, что кажется, будто внутри пылает огонь. Как он может так говорить? Как он может считать, что мне плевать на его жизнь? Как он не видит того, что я чертовски боюсь его потерять?
И тогда я резко бью Даню по щеке со всей силы, чтобы стереть эту ухмылку с его лица, а еще наконец дать почувствовать, что такое жизнь. Потому что я больше не знаю способов его встряхнуть, а самой не зарыдать от ужаса.
-Да мне плевать!- я кричу так громко, что слышу свой голос в голове.— Плевать сколько ты пьёшь и кого ты трахаешь, но у тебя есть работа, а значит ответственность! Я не хочу, слышишь?! Не хочу судорожно искать тебе замену только потому, что ты идиот и кидаешься под поезд!
Я кричу это все, а сама стараюсь удержать руки от дрожи. Я не хочу искать ему замену. И не только как хореографу. Я не хочу искать кого-то на место Дани, потому что его невозможно заменить, но он этого не понимает.
-Хороших хореографов пруд пруди, как-нибудь разберёшься, - шипит Даня.
А я сейчас не понимаю, как до него докричаться, как показать то, что на самом деле во мне, и не испугать его. Я не умею говорить о страхе и признаваться в нем, поэтому продолжаю кричать. Потому что с каждым криком воздух проникает в легкие и я могу дышать, ведь если я буду говорить тихо, то просто упаду.
-Ты идиот, Глейхенгауз! Глупый, эгоистичный мальчишка! – я кричу эти слова, понимая, что уже говорила их тогда, когда думала, что он упал с моста. - Невыносимый ребёнок!
Но Даня тоже не молчит. Он смотрит на меня и кричит в ответ. И это до чертиков меня пугает. Даня кричит, а я никогда не слышала его крик, потому что Даня—самый спокойный человек, которого я знаю.
-Да, я такой! Я идиот и эгоистичный мальчишка, представляешь? И мне плевать, сдохну я под колёсами машины или поезда, потому что ты уже меня убила.
И в этот момент я чувствую, что сама умираю. Потому что весь день я ходила в тумане, боясь за Даню и не зная, как удержать его живым. Несколько месяцев я думала, что спасаю его от себя, чтобы он остался жив…но оказалось, что это убивало его. Мои действия привели его на рельсы в поисках адреналина. И это я его чуть не убила, а не поезд. Это я уже в который раз сама скидываю близкого для меня человека на рельсы.
Кто же я тогда? Что со мной не так?
-Подумай о маме,— тихо говорю я, но понимаю, что еще немного и не выдержу.
Я смотрю Дане в глаза и очень хочу, чтобы все прекратилось. Мне нужно наконец дышать нормально и не чувствовать, как нервы натягиваются внутри и готовы лопнуть. Мне просто нужен кислород и покой.
-Не тебе указывать мне, что делать! –зло кричит Даня и мне кажется, что я совсем теряю его.
Но я тоже кричу ему в ответ. Я никогда так не боялась сдвинуться с места, пока не поняла, что больше во мне не осталось разумных доводов.
-Прекрати вести себя, как обиженный ребёнок! Да, я больше не сплю с тобой! Да, я так решила! Смирись с этим. А если не можешь - катись отсюда! Я не кидаюсь под поезд из-за того, что ты трахаешь своих девиц. И имею право спать с тем, с кем хочу.
Я выкрикиваю эти все слова, понимая, как же устала. А еще то, что я не могу терять Даню из своей жизни, но больше не в силах смотреть, как он будет себя убивать. Теперь я знаю. И черт побери, готова сидеть у того моста целыми вечерами, чтобы не дать ему себя убить.
-Я никуда не уйду, - вдруг неожиданно говорит Даня. - Хочешь знать, что я думаю? В тебе нет почти ничего человеческого. А то, что было, способен был разглядеть только я. И я не уйду, чтобы быть примером того, как ты уничтожаешь тех, кто тебя любит.
И от этих слов мне больно. Я уничтожаю тех, кто меня любит? И мне кажется, что Даня прав, но…
-Ты слишком много на себя берёшь, - перебиваю я его, потому что эта боль нарастает и убивает уже меня.