И вновь у меня чувство нереальности возникло. Сплю я, что ли, думаю? Электричка моя уже тю-тю, бабка наверняка волнуется, а эти гады какую-то ахинею несут, но ведь обставлено у них все по-настоящему — на сон мало похоже во сне детали размазаны как-то.
И тогда главврач поликлиники — я сразу почти что симпатией к нему прониклась, потому что он изображал какое-то озабоченно-озадаченное сочувствие ко мне: дескать, лично ничего к вам, девушка, не имею плохого, даже совсем наоборот, но вот вынужден заниматься такими вещами в силу обстоятельств и по профессии — да, этот самый главврач и говорит: «Кристина Викторовна, я понимаю, что вам неприятна эта процедура, но ведь надо же что-то делать для того, чтобы остановить СПИД. Возможно, произошла трагическая ошибка — трагическая в том смысле, что не вы явились источником заболевания этих молодых людей, а наоборот, кто-то из них заразил вас. Вон у этого Германа Михайлова списочек контактов — ого-го! Вы в этом списочке четвертой стоите. А ведь возможно, что и еще какие-то контакты он имел, о которых не упомянул, в том числе и гомосексуальные».
Я тогда и говорю ему: «Послушайте, это бред какой то. Если уж вы подозреваете меня невесть в чем, давайте, возьмите анализ, сделайте этот тест, убедитесь в том, что я никакого отношения ни к этим молодым людям, ни к СПИДу не имею.»
Он вроде бы даже обрадовался тому, что все так легко и просто разрешилось: «Отлично, мы вас, собственно, за этим в пригласили сюда».
Я про себя подумала: ни фига себе «пригласили»! Но промолчала. Весь этот разговор происходил в кабинете главврача. И он говорит мне, главврач: «Вот, Лариса Федоровна сейчас очень быстренько возьмет у вас все пробы, а через пару дней нам с вами все станет ясно. Я ведь даже не исключаю того, что имеет место самый обычный оговор. Возможно, эти парни выдавали желаемое за действительное.»
Пошла я по коридору за медсестрой, которая, значит, Лариса Федоровна. Та меня завела в комнату, на двери которой написано «Манипуляционная». Демонстративно так сняла упаковку с одноразового шприца, взяла вначале кровь из вены. Потом сказала: «Я вам сейчас препарат введу — у него действие почти такое же, как у прививки, и последействие тоже аналогичное: может быть покраснение и припухлость. В таком случае вы к больному месту сухое тепло прикладывайте, желательно это место не мочить хотя бы в течение суток.» И опять сняла упаковку со шприца, разбила ампулу, вытянула шприцем ее содержимое. Я закатила рукав, она мне руку выше локтя ваткой со спиртиком протерла, потом очень профессионально — тюк! Я ничего и не почувствовала. Эта Лариса Федоровна ватку со спиртом попросила придержать некоторое время. Ну все как надо, все как обычно в таких случаях происходит! Убаюкала меня просто эта обыденность.
И убаюкала до того, что через несколько секунд я и в самом деле почувствовала — плыву. Как после бокала шампанского — оно в голову сразу ударяет вроде бы из-за углекислого газа, который спирт по крови быстрее разносит.
Медсестра мое состояние заметила и спрашивает так озабоченно: «Что такое? Вам нехорошо?» Я проваливаюсь куда-то и думаю, что это уже и впрямь нехорошо: бабка где-то переживает, а я тут, может быть, загнусь сейчас, и никто меня не найдет, потому что никакая это не прививка, никакая это не проба...
Потом я стала ощущать, как меня куда-то переносят и перевозят. Голос женский: «Я ее сопровождаю». И другой голос, тоже женский: «А что с ней?» «Кома.» «Ой, ужас какой, такая молоденькая!» Потом опять какой-то свет, шум, тряска, меня опять куда-то несли...
— Все ясно, — Бирюков хлопнул себя ладонями по коленям. — Сначала тебя переправили на вокзал и везли на поезде в спальном вагоне. Там два человека в одном купе как раз размещаются. С тобой могли делать все, что угодно — я имею в виду то, что тебе, скорее всего, вводили препарат, чтобы поддерживать «коматозное состояние». Когда ты очнулась?
— Вчера. Скорее вечером, чем после полудня. Темно уже было, хотя сейчас рано темнеет. И очнулась я в той самой комнате, из которой ты меня... изъял.
— Что же, скорый из Южнороссийска, кажется, в двадцать ноль-ноль отходит. Часов двадцать в пути, значит, в Москву тебя доставили вчера часа в четыре пополудни. Выглядело это так со стороны — больную транспортируют из провинции в столичную клинику, дабы здесь начать борьбу за ее исцеление. А на самом же деле...
— Но что все-таки на самом деле? — обеспокоенно спросила Кристина. — Я ничего до сих пор не понимаю. Мне показалось, что содержат меня в какой-то спецпсихушке: на окнах решетки, дверь на запоре всегда, кормят в палате, в туалет выпускают только под конвоем санитаров.