— Ненашев, бля, вот это визит! Какими судьбами, еть твою мать, какими ветрами? Что-то должно было случиться, раз ты пожаловал к одинокой женщине. Неужели потрахаться больше не с кем?
Она повисла на шее у Ненашева и залезла языком ему в ухо.
— Погоди, Алла, — он с трудом сдержался, чтобы тут же не вытереть обслюнявленное ухо ладонью, сделал это только после того, как Чепцова повернулась, чтобы идти впереди гостя.
Оказывается, хозяйка была дома не одна. Смазливенькая девчушка сидела в гостиной за небольшим столиком и курила, стряхивая тонким пальчиком пепел в массивную пепельницу из горного хрусталя. Пепельницу Ненашев хорошо помнил, хотя сам не курил.
— Олюня, позволь тебе представить своего друга и бывшего хахаля, — Чепцова обернулась к гостю и сделала пошлый жест эстрадного конферансье. — Налей-ка ему штрафную.
Ненашев заметил, что под столом уже стоит пустая бутылка из-под водки, а в бутылке, стоящей на столе, содержимого оставалось на треть. Олюня состроила гостю глазки.
— Алла, — Ненашев сожалел, что застал Чепцову в таком состоянии — вовсе не потому сожалел, что заботился о ее здоровье и нравственности, просто он осознавал, что объясниться с нею сейчас будет достаточно трудно. — У меня к тебе серьезный разговор.
— Ну, ешь твою мать, Ненашев, до чего ты серьезным мужиком заделался — просто атас, — помотала головой Чепцова. — Брезгуешь, что ли?
— Ладно, — Ненашев почувствовал, что она все равно не отстанет, — плесни, только совсем немного.
— А мы и сами помногу не пьем, и гостям не наливаем. Правда, Олюня? — Чепцова достала из бара, встроенного в стенку, широкий хрустальный с толстым дном стакан для виски, плеснула в него жидкости на два пальца.
И стакан этот Ненашев помнил. Она ведь его специально достала? Он выпил, почти не почувствовав ни вкуса, ни крепости водки.
— Закусите, пожалуйста, молодой интересный, — Олюня приготовила ему бутерброд с сардинами, но в глазах ее горел призыв, недвусмысленный, старый и банальный, как старо и банально многое в этом мире.
Думая о том, какая она все же пошлая и развратная дура, Ненашев торопливо сжевал бутерброд, промычал что-то вроде благодарности и решительно взял Чепцову за плечо.
— Идем-ка, Алла, потолкуем на кухне. А Оля пусть телик врубит или музычку послушает пока — не очень громкую, разумеется.
— Что за извращение — заниматься любовью на кухне? — дернула плечиком молодая подруга Аллы. Она полагала, очевидно, что выдала нечто очень остроумное и экстравагантное, посему и улыбнулась победной улыбкой, которая, в основном, предназначалась для Ненашева.
Ненашев в очередной раз подумал о том, какая она все же дура, и ответил Олюне кислой гримасой.
Поплотнее прикрыв за собой дверь на кухне, он тихо спросил Чепцову:
— Ты не очень пьяна сейчас?
— А в чем дело? — веселость ее, похоже, улетучилась.
— Дело достаточно серьезное, как я уже говорил. Мне надо задать тебе пару вопросов.
— Каких еще вопросов? — а она, как выясняется, раньше просто старалась казаться более пьяной, чем была на самом деле.
Ненашев сунул руку во внутренний карман куртки и вытащат оттуда лист плотной бумаги, который аккуратно положил на стол перед Чепцовой.
— Что это? — она наклонилась пониже, будто плохо различала, что же было изображено на бумаге.
— Не что, а кто, — спокойно ответил Ненашев. — Это ты.
— А-а, теперь вижу.
— Да ты и раньше все прекрасно видела. Изображение ведь очень четкое. Ты не догадываешься, где, когда и при каких обстоятельствах этот кадр был снят?
— Не догадываюсь, — лицо ее скрывали свесившиеся пряди светлых волос, а руки, крепко схватившиеся за углы стола, побелели.
— В прошлую субботу, шестнадцатого октября — это в графе «где и когда». А насчет обстоятельств ты должна вспомнить.
— Что я должна вспомнить? — она резко вскинула голову. Глаза се напоминали глаза любого затравленного и загнанного в угол животного — Ненашеву просто не захотелось конкретизировать для себя, что же это за животное. Поэтому он перевел взгляд на точку на стене повыше головы Чепцовой.
— Алла, я не шантажировать тебя пришел, — очень тихо, но внятно произнес он. — Мне очень необходимо знать, что — или, вероятнее всего, кто — заставил тебя сделать это. Кретов?
Она выматерилась. Ненашев почувствовал, что ругательство не имеет адресатом его — просто Алла таким образом выражала свое отношение ко всему миру.
— Откуда у тебя это? — спросила она. — И у кого это есть еще?