Капитон стоял у окна и не видел сидящих на проводах воробьев…
Он терзался.
Так вот оно, слово-то! Сила! Да и в душе тоже… как это Ираклий-то… того… Надо бы… что ли?..
Перевод М. Бирюковой
Пепе
Козочка была одета легко и элегантно. Между рожками ее зеленела яркая бархатная наколка, с шеи свисал серебряный медальон, шнурок от которого был заверчен кокетливым узелком на загривке, стан на всякий случай охватывал желтый кожаный пояс, а все четыре ножки были перевязаны над копытцами тесьмой с алыми кончиками, напоминавшими петушьи шпоры.
Внизу, во владеньях артистов, на табло вспыхнула надпись «Дрессированная коза», и Евгений Лоладзе, ухвативши подругу за бороду, повел ее по узкому коридору наверх — ближе к музыке, к публике, к свету.
Акробаты Людмила Хоботова и Сергей Костюченко завершили свой номер и под гром оркестра, изящно сгибаясь в стане и расточая воздушные поцелуи, наконец-то покинули арену. На манеж потянулись наездники-туркмены. Лоладзе впился руками в козочку и прижал ее к своему спасительному боку — при виде арабских жеребцов с раздувающимися ноздрями она всегда вздрагивала и напрягалась. Вслед за наездниками на арену вылетели пестрые клоуны, меж тем как статисты подталкивали вперед скамейку, узкий деревянный настил и алюминиевый обруч, а конферансье экзальтированно выкрикивал: «Чудо века! Дрессированная коза! Лауреат седьмого фестиваля циркового искусства Евгений Лоладзе!»
Появлению клоунов — Миргулина и Адамиа — по обычаю сопутствовали рукоплескания. У детворы, стариков и милиционеров они пользовались особой любовью. Сам Лоладзе до того, как оказался в цирке, был о них не бог весть какого высокого мнения. В крохотном, но старом-престаром городишке, где он вырос, «клоун» считалось словом насмешливым и чуть ли не бранным. Теперь же, если он и якшается с кем-нибудь в битком набитом всяческим людом цирке, так это именно с клоунами. Труженики веселого жанра, за ничтожнейшим исключением, в жизни глубоко серьезные и в общем-то неплохие, надежные люди.
…Миргулин выудил из кармана две столовые ложки и так ловко вывел на них «Калинку-малинку», что зрители дружно подхватили ее хлопками, а сам музыкант пустился вприсядку.
…Адамиа судорожным движением поднес ко лбу руку и заявил расходившемуся музыканту, что он мешает нормальному ходу концерта. Миргулин покорно отдал блюстителю порядка свои «музыкальные инструменты» и, только Адамиа двинулся к выходу, проворно выдернул из-за пазухи еще пару ложек и возобновил экзерсисы. Адамиа отнял их у «хулигана» и, гордый тем, что пресек безобразие, энергичным шагом покинул арену. На сей раз Миргулин выхватил ложку из-за пояса. Возмущенный Адамиа рванул назад водворять спокойствие и порядок. После шестого демарша Адамиа Миргулин дико разнервничался, и ложки разной величины и разной формы под хохот зрителей посыпались во все стороны. Последнюю пару Миргулин вытащил из-за ворота и бросил поверх образовавшейся горки.
Который раз Евгений Лоладзе видит эту сцену и всегда хохочет чуть не до упаду. Особенно смешно после пятой конфискации, а в конце, когда вспоминается, как старательно складывает Миргулин по карманам и пазухам свои ложки, которые приносит к нему в гримерную в большой красной сумке молодая статистка, приходится утирать градом бегущие слезы.
Миргулин вперевалку спасается, Адамиа его преследует. Вот-вот пронесутся по второму кругу, Миргулин хлопнет по плечу Лоладзе, Адамиа погладит по спинке козу, конферансье повторит объявление, оркестр грянет с новой силой, и он прошепчет: «Пошли, Пепе!»
Лауреат седьмого фестиваля циркового искусства Евгений Лоладзе и его дрессированная подруга вступили на манеж почти синхронно. Галантный лауреат пропустил вперед козочку, более чем легко для человека своего возраста отскочил в левую сторону и распростер руки как для долженствующего последовать объятия. Даже самый юный зритель великолепно знает, что вслед за этим жестом артиста необходимо разразиться аплодисментам. В мгновение ока Евгений Лоладзе отпрыгнул вправо и повторил движение, элегантность которого усугублялась черным, с разрезом сзади, наподобие ласточкиного оперения, фраком, скрипучими черными лаковыми, несколько большими, чем надо бы, башмаками и дешевым, но внушительной величины черным же перстнем на среднем пальце левой руки. Следы оспы, видимые на расстоянии, невзирая на щедрый слой румян и пудры, редеющие седины и сероватые набриолиненные бакенбарды, приходится — о боже! — признаться, придавали ему сходство с переминающейся рядом козочкой, особенно в момент прыжка с последующим разведением рук, как для объятия.