На предложение принести реквизит сторож поморщился, но был вынужден, ощутив под рукой прохладу стекла, сбегать и приволочь даже ненужную стремянку Левицкого.
Лоладзе и козочка не покидали арены вплоть до полных потемок. Репетиция шла на высочайшем уровне. Коза, даже не вспоминая о сахаре, становилась на задние ножки, обегала кругом арену, играючи взбегала по деревянному насту, легко держалась на скамейке и, как серна, пролетала сквозь алюминиевый обруч. Она устала до того, что свесила язычок и уже не могла сдерживать подступавшей слюны. Но Лоладзе был неумолим и настойчив. С манежа они ушли, когда цирк обнимала глубокая ночь.
Страж безмятежно храпел на скамье, укрывшись тулупом. Лауреат подавил в душе чувство зависти и бесшумно затворил за собою ворота.
От усталости он едва волочил ноги, но на лице его играла улыбка. Коза была восхитительна, надежда на завтрашний успех учетверялась.
…Наездники с гиканьем понеслись по манежу. Миргулин и Адамиа провели номер с ложками с необыкновенным подъемом. У выхода Миргулин — на сей раз не абсолютно трезвый — нарушил обычный порядок ободрения, хлопнул лауреата по загривку, а козочку поцеловал прямо в губы. Ведущий возвестил о чуде подряд два раза, и пара выступила на арену величавым шагом.
Приветствия и пробежка прошли столь благополучно, что у Лоладзе отлегло от сердца. Радость оказалась преждевременной — коза отшатнулась от наста и, будто спеша куда-то, трусцою махнула к выходу.
Оркестр грянул снова. Миргулин и Адамиа, чуть не обломав упиравшейся козочке рожки, вытолкнули ее обратно к Лоладзе. Результата тем не менее не последовало. Поравнявшись с настом, коза бросила взгляд на дрессировщика и остановилась как вкопанная.
На другой день Лоладзе позвали к главрежу.
За столом восседали четверо.
Рудольф Багратиони выглядел озабоченным, но не снижал руководящего тона.
— Ну так что же с вашей козой? — взял быка за рога руководитель цирка.
— Как сказать, — понурился Евгений Лоладзе.
— Физиологические изменения наблюдаются?
— Чего? — приложил руку к уху дрессировщик.
— В смысле тяжела или нет?
— Нет! — Ответ дрессировщика дышал непоколебимостью, происходившей от отсутствия в цирке козлов.
— Заболевание исключается? — Главреж упражнялся в выведении своей заковыристой подписи.
— Ветврач подтвердит… исключается.
— Остается худшее — ей надоело! Мы что-то выпустили из поля зрения, чем-то обидели животное. Сомнений нет — оно не вернется к делу.
— Знаю, — еще ниже понурился Евгений Лоладзе.
— Ну так… Видит бог, я не…
— Что ж…
— Может, подрессируем другую? — Главреж упорно игнорировал природное свойство козлов.
— Да где же ее взять?..
— Я посмотрел ваше личное дело. К пенсионному возрасту вроде не близок. Могу перевести ассистентом ко льву. Один там чего-то не справляется…
— Да уж…
— Так, стало быть…
— У меня аллергия… как их… на львов…
Уже подписывая свое заявление, Лоладзе с горечью думал: «Ну почему, почему не нашлось никого, кто бы вытащил меня отсюда за уши, когда я только здесь появился? Что мне тут надо? Хорошо, хоть выручил случай! Всю житуху зависеть от безмозглой козлицы?! Уеду. Уеду и стану тем, что есть в самом деле. Что могу, то и буду делать. Что могу, то и… баста!»
В самом низу Дезертирского рынка, у прилавка с индейками и поросятами, стоял низкорослый тщедушный мужчина и продавал живую козочку.
Покупателей толпилось немало. Любопытствовали, в каких коза летах, хорошо ли доится, откуда родом и не страдает ли какими хворями.
Продавец просил не особенно дорого и старался вовсю, но покупателя не отыскивалось. Любопытствовать любопытствовали, а козу брать не собирались и даром.
Правда, было еще в общем-то рано, только одиннадцать, и как вроде бы не найтись покупателю до самого вечера…
Во всяком случае, продавец ликовал, что из всей огромной толпы на базаре никто не узнал в нем лауреата седьмого фестиваля циркового искусства.
Коз-то… их вообще ничем не отличишь друг от дружки…
Перевод М. Бирюковой
