Покупателей никого… Вот один показался-таки. Тщедушный мужичонка лет под шестьдесят в черном костюме неровным шагом, вороной влетел в лавку, поогляделся-поозирался и глубоко, всей грудью вздохнул. Подскочил к окну, выжал мокрый, завязанный по углам узелками платок и принялся промокать им плечи и колени. Проделав эти бесполезные, с точки зрения здравого смысла, манипуляции, он вдруг приободрился и прошел по рядам-витринкам, выпятив грудь с медалью «За оборону Кавказа» на обозрение. Дремлющий за прилавком продавец лениво следил за движениями покупателя. «Толку от таких! Небось от дождя спасается. Или пенсионер-доброволец — член районной комиссии общественного мнения. Этот такого запросит, чего и в помине нету. Все дефицита, проходимцы, ищут».
Обладатель медали подошел к скучающему работнику госторговли и твердым голосом объявил:
— Ваты мне килограмм!
— Чего?
Продавец неохотно потянулся и из-под руки взглянул на покупателя.
— Ваты, говорю, — повторил покупатель, всем своим видом давая понять, что ежели речь идет о товаре, реализуемом по обыкновению из-под полы, то, мол, не стоит пугаться, он человек свой.
— А где ты ее видишь, вату-то? — не принял заговорщицкого настроения продавец.
— Случается, иногда во сне вижу, — позволил себе поиронизировать покупатель.
— Нету ее! — отрезал работник торговли и устремил взгляд выпученных, как у бегемота, глаз куда-то мимо.
— Так что ж вы в таком случае за «Тысяча мелочей»?! — Мужчина в черном не на шутку возмутился.
— Что ж прикажешь, «Девятьсот девяносто девятью мелочами» зваться из-за твоей ваты?! — ухмыльнулся собственной шутке продавец.
— Ты… это… вот что. Не до шуток мне! С детьми своими дома шути. Что тут, я спрашиваю, за «Тысяча мелочей»?
— Тебе чего надо? Ваты? — повысил голос продавец. — Так ваты нету! Я уже объяснил.
— А я, стало быть, интересуюсь, что это за «Тысяча мелочей», если нужного мне нету?
Нашла коса, говорят в таких случаях, на камень.
— Ты, брат, с левой ноги, что ли, сегодня встал? Руки чешутся?! — Работник торговли так и подскочил, упер руки в бока и, пыхтя, забегал туда-сюда за прилавком.
— Чего тебе, бугаю такому, бездельнику, в магазине-то делать? Тебе бы камни таскать с Риони!.. — не остался в долгу кавалер боевой медали.
— Ах, бездельник! А ты знаешь, что может бездельник с тобой сделать? — Продавец аж побагровел, вцепившись двумя руками в прилавок.
— А ну подойди! Подойди-ка сюда! Потаскаю тебя по мокрому полу! — Тщедушный покупатель взъерошенным петушком подскочил к самому носу продавца, перегнувшись через прилавок.
Еще одно движение или резкое словечко, и два этих гражданина схватились бы в драке не на жизнь, а на смерть. Будто кровная месть трехсотлетней давности клокотала в них…
На крики высунулся из склада старший продавец Абрам Мошиашвили и, в свою очередь, закричал:
— Да погодите вы! Передышка! Перерыв! По телефону звонят! Телеграмма! Из милиции пришли!
Убедившись, что это не действует, он оттолкнул продавца, оттерев его назад, и стал лицом к лицу с покупателем:
— Да правы вы, родной! Правы!.. Так ему и надо, ей-богу! Ну успокойтесь. Ну, хоть ради меня уймитесь! Сейчас все выясним… Я что, мириться требую? Да ни в коем случае!
Напряжение заметно спало, кулаки разжались. После чего Абрам бросил коллеге:
— Да пойдешь ты к ним или нет?! Куда же еще? На склад. Люди ждут. Телеграммы целых две принесли. Да ты пойдешь, наконец?
Бык стукнул лапой по обширной груди, что-то глухо прорычал, сорвал с себя и отбросил в угол халат и покинул арену.
Абрам тем временем подхватил табуретку, перекинул через прилавок и осторожно поставил перед покупателем:
— Прошу вас! Вы абсолютно правы! Да кто говорит, что не правы?! Только стоит ли? Такой почтенный человек!
Покупатель, отдуваясь, присел, забарабанил пальцами по прилавку и с напускным спокойствием процедил:
— Разве это жизнь? Ну, сами скажите! Можно теперь обойтись без оружия? Пальни этакому в лоб и осчастливишь весь мир…
— Ну, ты загнул! Нервничать из-за Кочоиа? Да он и с виду-то на человека не похож! Делать тебе больше нечего?!
Благородством, отметил про себя покупатель, не блистала внешность и Мошиашвили. Рыжая борода его начиналась чуть не от самых глаз. В зарослях ее помещался плоский большой нос да посверкивали маленькие пронзительные глазки. К тому же голос у него был тоненький, леденящий.
— Как его фамилия-то?
— Фамилия? Записана где-то. Вроде на языке, а не вспомню. Где тут все упомнишь? Суета! Чем закусывал утром, позабыл… до его ли тут фамилии! Пропади все пропадом! Между нами говоря, я этого работничка с трудом здесь удерживаю, все сбежать норовит. Не желает работать, и баста!