— Зеркала нет? — чужим голосом спросил покупатель.
— Да ты что, мне не доверяешь? Зеркало! Плащ-то какой! И главное, отечественное производство. Германские-то протекают! А тут материя английская, пошив хашурский. И всего сорок семь рублей!.. Если спрашивать будут — скажи: из Москвы племянник привез. Сюда никого не посылай!
— Да нет… вы того… не беспокойтесь…
Минут двадцать спустя Абрам Мошиашвили провожал до самой улицы кавалера медали в темно-зеленом дождевике из брезента с каким-то громадным свертком в руках.
Сам Абрам нес резиновые сапоги и бамбуковые палки.
— Всю жизнь будешь благословлять меня за палатку! Ей-богу! На рыбалке ведь… кто его знает, где придется заночевать. А тут раскинул себе палатку, и горя не знаешь! Есть-пить не просит! Пятерых таких, как мы с тобой, в себя примет! Опять же сыновьям пригодится, внуки пойдут… Вперед смотреть надо! Нет! Солидному человеку нынче без палатки не обойтись…
— Так-то оно так… да поиздержался сегодня… домой, боюсь, не пустят. Все ведь выложил, до копейки… С чего это дорогая она такая, палатка-то?..
— Материи много идет. Восемнадцать метров полотна пополам с шелком. А работа, прикинь? Да ты не унывай. Здоровье главное — знаешь, на рыбалке-то, — а деньги, они всегда найдутся!
— Да и правда… На рыбалку отправиться, что ли? Не сидеть же все время дома и дома! Насчет палатки не уверен, а сапоги и плащ… нужны, что и говорить. Так ты думаешь, пройдет тут такси, а?
— Пройти-то пройдет, да только понадейся на него… Тебе-то что ж, мотор паршивенький не полагается, что ли? Не заслужил? Мало крови пролил? Директор наш «Москвича» продает по дешевке. Старенький вроде, а крепкий. Лет с десяток побегает, думаю… На прошлой неделе торговал один, да не оставил задатка. Ты подумай. Стало быть, до послезавтра. Когда за ватой придешь, может, столкуешься.
Прервав словоохотливого сопровождающего на полуслове, покупатель бросился к показавшемуся из-за угла таксомотору.
На прощанье Мошиашвили расцеловал незадачливого кавалера медали, уже на бегу напомнив-таки еще раз о «Москвиче».
— Почтенный такой человек, и надеяться на такси? Да я б на твоем месте в долги влез, а машину купил! Насчет денег подождет… директор-то…
— Просит-то он сколько, не знаешь? — высунулся из машины, прижимая к груди палатку, покупатель.
— Месяц назад свояк за три просил. Тогда не отдал — может, теперь согласится. Дочку замуж выдает, так что… сам знаешь…
В дверях магазина «Тысяча мелочей» Абрама Мошиашвили встретил растерянный Кочоиа:
— Да где ж ты ее возьмешь к послезавтра, вату-то… три килограмма…
Мошиашвили отряхнулся, снял с полки начатую бутылку «Боржоми», потянул прямо из горлышка. Потом глянул в окно на притихшую, неподвижную, всю промокшую и нахохлившуюся деревню.
— Загонишь его теперь сюда, как же! Да и то правда! Почему ваты у нас нет? В Туркмении ее пропасть… Выписать, что ли, в новом-то году, в третьем квартале?..
Перевод М. Бирюковой
Пачулиа
— До всего вроде дошел, одного не возьму в толк, отчего это море из берегов не выходит?
— Какое море-то?
— Да Каспийское, скажем-возьмем. Кура да Волга, допустим, в час сколько воды наносят? Сколько тонн? А? А в день, в месяц, в год? То-то! А сколько тысяч лет Волга в Каспий-то впадает? А ни на сантиметр не поднимается! Ну, вот ты, ученый, мол, хвалишься! Так растолкуй!
— Испаряется, а потом дождем изливается! — вспомнил я что-то из слышанного в школе.
— Чего? — переспросил Пачулиа и прямо-таки затрясся от смеха. — Чего?! Вчера бородатый из третьего корпуса то же самое мне бормотал. Профессор! Так я ему — от ворот поворот. Чего, говорю, там испаряется? Где вы пар-то видели? Ну, летом, скажем, от солнца. А зимой? Зимой-то? Под морозом? Или под дождями затяжными осенними? Сами-то дожди — вода? Вода! А реки вздуются, раз в пять больше воды? И ни на сантиметр!..
Над такими вот сложными, мировыми вопросами ломали мы головы, когда вдруг, прямо как снежный ком, подкатился к нам толстяк лет сорока, в пижаме и, вздыхая и отдуваясь, поставил вопрос:
— Который тут из вас Пачулиа, а?
— Ну я, — спокойно ответил Пачулиа.
— При машинах тут вы или как?