— А Порфирий Джанашия жив?
— Тоже вспомнил! Ведь он в шестьдесят шестом умер, нет, в шестьдесят пятом. А как ты смеялся над ним, помнишь?
— Это из-за чего?
— У нас об этом и сейчас вспоминают! От него письмо с фронта пришло, а жена его Мария тебя попросила прочесть. Начиналось: «Сестрица Маро…» Ты взял да и раззвонил по всей деревне. Что, в самом деле так и было написано?
— Ну да. Видно, у кого-то сдуру переписал начало, не вглядевшись. Тогда чуть ли не все письма начинались одинаково: «Сестрица Маро, прежде всего пожелаю тебе выполнения твоих планов на все сто процентов…»
— И стоило из-за этого людей срамить? Народ животы надорвал с хохоту — Порфирий, мол, жену сестрой называет!..
— Мал был, ума не хватило… А Дзуку жив?
— Ханга[4] Дзуку?
— Да, да!
— Жив! Вон там его дом, двухэтажный.
— Это его-то домище? Неужели вылечился? Помню, как найдет на него — все рушит! Мимо его ворот страшно было проходить! То камнем запустит, а то и следом погонится. И ведь догонит!
— Вот и выздоровел Дзуку. Такой ладный, сноровистый да работящий мужик стал, порадуешься. Не женился, однако. И сестра его Лола тоже замуж не вышла.
— Что ты говоришь? Такая красавица была!..
— Смолоду за братом смотрела; все выдержала, но Дзуку в психиатричку не отдала. Потом и годы ушли, так и остались сестра и брат. Живут теперь вместе, душа в душу. Лола по-прежнему чай собирает, а Дзуку — первый на селе кукурузовод и виноградарь, черенки лучше всех прививает.
Скоро подошли к воротам Ноко.
— Кале, или ты дядин дом забыл? Куда повернул?
— Спустимся на кладбище на минуту. — Профессор остановился, глядя на двор Михаила Беридзе.
— Бедный Миха…
— Сороковины еще не справили… Почему ты не приехал? Один Гогия был от ваших…
— Свалил меня как раз тогда грипп, будь он проклят! Температура была очень высокая… Эх, да что говорить!.. Слушай, а чьи это «Жигули»?
— Наверное, Како из Рустави приехал.
— Како молодец! И у меня часто бывает.
— Тоже хороший мужик! В прошлом году дочь замуж выдал, уже внук есть.
— Знаю, знаю.
— Не зайдешь ли Миху помянуть? Обычай ведь…
— Конечно! Умоюсь, причешусь — и зайду. Пойдем скорее, хочу взглянуть на могилу отца.
— До того ли сейчас? Пойдем в дом. Выпьешь горячего молока, взбодришься! Сейчас жена вскипятит.
Но Калистрат уже торопливо шагал к кладбищу.
Ноко сунул чемодан выскочившему из-под навеса младшему сыну Дутуйе и пошел вслед за братом.
Кладбище было разделено на две части. Кусок зеленого поля с левой стороны был отведен под футбольную площадку. Ноко и Калистрат прошли мимо калитки, перешагнули через пригнутую к земле изгородь и направились к двум высоким липам. Показались три свежих могильных холмика. Слева были железная ограда могилы Кукуши Джанашия и его жены и еще несколько ухоженных, обложенных бревнами, чтобы не осыпалась земля, могил, а возле кустов ежевики, где, как думал Калистрат Беридзе, был похоронен его отец, все заросло клевером, и нужно было очень внимательно приглядеться, чтобы отыскать под ним могильные камни.
Профессор посмотрел на Ноко. Он не сказал ничего, но Ноко понял упрек и попытался оправдаться:
— Как быстро растет этот клевер, чтоб ему гореть! На прошлогоднюю пасху выпололи, хотели огородить, да так руки и не дошли… Ну, уж в этом году постараемся все вместе!
Присев на корточки, со щеками, багровыми от прихлынувшей крови, тяжело дыша, Кале разгребал руками траву и поглядывал на Ноко.
— Не тут отец?
— Нет… Это могила Пахвалы…
— Разве она не выше?
— Я точно помню. Сначала — Пахвала, потом — мой отец, Андро, и вон там, правее, — твой… Пройдем еще немного… Стой, вот здесь должен быть…
— Нет, Ноко, если вдоль лип, то это Пармен… который себя сжег… Хорошо помню, при мне хоронили.
— А из-за чего он сжег себя?
— Кто знает. Чего только тогда не говорили… Вроде из ревности…
— Ладно. Туда не иди, напрасно будешь искать. Отсюда уже Нароушвили начинаются… Вот здесь посмотри…
Калистрат отступил назад и стал искать там, где показал двоюродный брат.
Ноко принес откуда-то палку с развилкой на конце и принялся раздвигать заросли ежевики.
— Значит… Пахвала, потом мой отец… А тут вроде Пармен?.. Там у тебя под ногами камня не видно?
— Нет, — глухо ответил Калистрат, устало и шумно дыша.
— На той стороне не будет. Там уже Джото Гвасалия. Вот здесь был дядя Эстате, где мы после пасхи яйца перекатывали, помнишь?..
— Да нет, Ноко, не лежит мой отец так близко от липы. Выше он…