- Блюм очень интересный человек, ты не находишь? - спросил Торнвил, когда они, попрощавшись, сели в такси.
- Вы оба хороши, а я себя чувствовала немножко дурой. С этим надо что-то делать, милый. Послушай, голодное детство Блюма, это Вторая мировая война, да? Он жил тогда в Европе?
- В Польше. Он там потерял мать и деда. А отец, когда вернулся из лагеря, сумел его отыскать.
- Сколько ему тогда было лет?
- Около десяти.
- А маму и деда расстреляли фашисты?
- Нет, их не расстреляли. В конце войны многим уже нечего было есть. Он когда-то давно проговорился мне, что его мучает во сне одна и та же картина. Они достали немного пищи, совсем немного. И велели съесть все ему. Обманули мальчика тем, что якобы сами до этого поели у соседей. Он говорил, что видит во сне их полуподвальную комнату с косым солнечном светом, который проходит в оконце у самой земли, и лица: радостное - матери, от того, что он, захлебываясь, ест, и спокойное, отрешенное уже лицо деда. Тот умер через два дня, а мать еще через сутки упала на улице и уже ничего нельзя было сделать, хотя за день до этого в город вошли русские, и людям пытались оказывать помощь. Сломанный голодом организм все равно уже жить не может. - Такси подъехало к их дому, Торнвил взглянул на Николь. - Зря я рассказал тебе это.
В ответ она несогласно замотала головой.
Оперативная проверка знакомых и родственников тоже ничего не дала.
- Послушайте, патрон, если Чакли и Кэмпбелл работали очертя голову, переходя грани риска, этого не могли не учитывать люди Независимого. Понимали, значит, что в любой момент тем может сесть на хвост президентская охранная служба или мы, контрразведка. Следовательно, и на самого Независимого можно было выйти, отследив канал передачи информации. Что же это за сверхнадежный канал? В ответе на этот вопрос зацепка. Возможно сейчас единственная.
- Очень точное попадание, Стенли. Добавьте к этому, что они не боялись не только слежки, но и того, что Чакли или Кэмпбелл окажутся в руках спецслужб. Они этого не боялись.
- Предвидели самоубийство?
- Позволю себе усилить ваши слова: не сомневались в нем.
- Вы так уверены?
- Факты, мой дорогой, их на козе не объедешь.
- На чем?
- Да ни на чем не объедешь.
Торнвил кивнул головой и почувствовал ту неприятную злобу, которая всегда возникала у него, когда игру спокойно делает противник.
- Конечно, можно предположить и зомбирование, - Блюм недовольно поморщился от этой собственной мысли, - но...
- Но тогда зачем программировать людей на такой варварский способ самоубийства, вы хотите сказать?
- Именно. И обратите внимание: способ не стопроцентный! Где гарантия, что такой самоубийца нанесет себе действительно смертельный удар? Что-то здесь не то, полковник, очень важное для нас "не то"... Кэмпбелл имела разрешение на пистолет, который лежал у нее в письменном ящике. И Чакли без всяких проблем мог им обзавестись. Выстрелить в висок куда проще, чем нанести себе глубокое ранение в живот, да еще умудриться взрезать кишечник. Чем объяснить такой нерациональный способ самоликвидации?
- Не нравится мне эта мистика, патрон.
- И мне не нравится. - Блюм подошел к креслу, но раздумал садиться и вернулся на середину комнаты. - Теперь о канале передачи информации. Через тайник где-нибудь в городе они работать ведь не могли, согласны?
- Да, на тайнике их можно было бы выследить и взять в наручники кого угодно, в том числе, их связного прямо с поличным. И успеть себя уничтожить им бы уже не дали.
- Верно, значит остается личный контакт, причем в условиях, когда в случае чего должна пройти самоликвидация. Распределите своих людей по соответствующим объектам, проверьте под видом финансовой инспекции всех частных врачей, что там еще,... небольшие ателье по пошиву одежды... Ну, сами еще подумайте, где им удобно было встречаться?
* * *
- Ты слышишь меня, мальчик? Ты меня слышишь?
Хак кивнул.
- Ну слава Всевышнему! Ты был в беспамятстве два дня и две ночи. А сейчас у тебя уже не горячая голова. Но все равно лежи.
Хак все-таки приподнялся на локтях...
Комната светлая и довольно большая. Ковры. Он сразу обратил на них внимание, плохие ковры... Это небогатые люди... но и не бедные. У бедняков простые циновки. Такие ковры могут быть у средней руки торговцев или ремесленников.
- Как твое имя?
Хак чуть повел головой в сторону, опустил ее снова на небольшой жесткий валик и закрыл глаза. "Имя? Его еще надо придумать".
- Не тревожь больного, - услышал он женский голос. - Иди в свою кузницу, я буду смотреть за ним.
"Кузница? Он в доме у кузнеца..." Хак вдруг сразу вспомнил голос этого человека. Человека на площади - того, что разговаривал с ним и держал потом за плечи.
* * *
Николь сказала ему, что чувствует себя его частью. И он сразу сказал, что сам так ее чувствует. Как святую часть их общего целого. Его чудесную мадонну... Она решила, что они зарегистрируют брак как только она ощутит себя беременной: "Мне кажется, это случится очень скоро, милый".
Ему тоже так кажется.
Пять дней интенсивных проверок, пять дней неприятного для них с Блюмом ожидания и вот, наконец!
- Один и тот же связной, Стенли! Это меня радует не меньше, чем то, что мы его нашли! У них был один общий связной!
- Мне тоже это кажется неестественным. Гораздо разумнее было бы развести каналы связи для таких ценных агентов.
- Вот именно! Значит у нашего Независимого тоже не все слава богу. Он подает нам слабые надежды. Маленькие ошибочки или трудности у противника - ах, как я их, Стенли, люблю! Блюм потер руки. - Кабинет зубного врача. Удобное место для встреч. Вы уже наверняка придумали, как этого доктора брать, а? Рассказывайте, я - весь внимание.
- Очень просто. Может же у меня разболеться зуб в Вашингтоне?
- Ой, не говорите, мой дорогой! От этого места у многих болят зубы. Только зачем именно вам, что - сотрудников мало?
- Хотелось бы самому, патрон.
- А, полковник, давно не занимались оперативкой? Нервы скучают? Ну что ж, я не против. Где будут ваши люди?
- Один войдет в приемную через минуту после того, как я окажусь в кабинете. Заявит медсестре, что у него острая боль и будет дожидаться моей команды через портативный микрофон. Двое других - на улице. Больше не надо. За углом крытый овощной фургон. Мы подгоним его к черному входу и вывезем доктора незаметно. Там, со двора, это сделать очень удобно.
- Медсестра?
- Мы ее сразу после ареста доктора возьмем в разработку. В ближайшие два-три дня на все звонки в кабинет она будет отвечать, что у того тяжелый пациент, он подойти не может. Дома будет работать автоответчик с ее голосом: вроде того, что хозяин сегодня вернется слишком поздно. Попробуем таким образом выяснить, кто станет им интересоваться.
- Д-а, хорошо. А если окажутся настоящие пациенты в приемной?
- Тяжелый случай с острой болью, сестра извинится и объявит, что доктор никого уже принять не сможет.
- Там, в приемной, не должны ничего подозрительного услышать из кабинета.
- Все детали продуманы, патрон. Кстати, двери у дантистов со звукоизоляцией. Кроме того я залеплю ему рот клейкой лентой.
- Ох, полковник, не ваша это работа! Ладно, - Блюм поднял примирительно вверх руку, - если нельзя, но очень хочется, то можно. Успеем сегодня провести операцию?
- Люди готовы. Если вылетим сейчас на нашем самолете, как раз успеем к концу приема.
- Действуйте, Стенли, действуйте. Я тоже тут кое-что подготовлю.