— Так! — сказал Афонин.
Сожжение каких-то бумаг, отсутствие паспорта! Еще смутно, но уже проступала возможная линия поиска.
— Я вам нужен? — спросил директор.
— Нет, не нужны. Если понадобитесь, вызовем.
Афонин снова обратился к газете.
Из всех видов следственной работы капитан больше всего любил психологический анализ. Даже в чисто уголовных делах он никогда не проходил мимо возможности понять мысли и чувства преступника, что нередко помогало выяснить истинные мотивы преступления, даже тогда, когда эти мотивы на первый взгляд казались очевидными.
А в деле Михайлова этот путь был единственным.
И пока лейтенант с помощью врача вторично обследовал тело, вскрывал и осматривал чемодан покойного, капитан Афонин сидел у стола, неподвижным взглядом смотря на газетный лист, и напряженно думал. «Михайлов не мог не знать, зачем его вызывают в Москву. Но указы о награждении опубликованы только вчера, — значит, фамилии других награжденных он узнал из этой газеты. И именью ее читал он перед смертью! Читал еще с ночи. Об этом свидетельствует лампа. Михайлов забыл ее погасить, когда стало светло. Почему забыл? Могло быть две причины. Он мог сжигать бумаги, и ему было не до лампы. Это менее вероятно. Вторая причина — его что-то поразило в этих фамилиях, поразило настолько, что он забыл обо леем. Но ведь он мог прочесть газету вчера! Нет, — тотчас же возразил Афонин самому себе, — это совсем не обязательно. Он мог купить газету вчера, а прочесть ее только сегодня. Итак, что мне известно? Человек проснулся в спокойном состоянии, не думая, что сделает через час или два. Он бреется, тщательно одевается, застилает постель. Потом он вспоминает о газете, садится к столу и читает указы. Его взгляд останавливается на одной из фамилий… Или могло быть иначе. Он прочел газету всё-таки вчера, а сегодня читал ее вторично. Это естественно, поскольку в ней его фамилия. И сегодня заметил то, чего не заметил вчера. Но что именно?»
Капитан пристально всмотрелся в газетный лист. И заметил, что возле одной фамилии стоит карандашная точка.
Но где же карандаш? На столе его нет.
Капитан огляделся и нашел карандаш на полу, у самого окна; он, видимо, был отброшен.
Кончик карандаша оказался сломанным.
Афонин без труда нашел этот кончик на столе, возле лампы.
Ясно! Карандаш сломался именно на этой фамилии.
Вглядевшись, Афонин увидел карандашные точки у нескольких фамилий, только очень слабые, едва заметные.
Так поступают люди, когда с карандашом в руке читают список фамилий, стараясь вспомнить людей, стоящих за ними.
Фамилий двенадцать. Жирная карандашная точка у четвертой фамилии второго указа.
«Иванов Андрей Демьянович — комиссар партизанского отряда», — прочел Афонин.
В обоих указах только бывшие партизаны.
Возле пяти фамилий, стоящих ниже Иванова, никаких точек нет. Михайлов их не читал!
Что же привлекло его внимание к этому имени? Почему, найдя его в указе, Михайлов достал пистолет и выстрелил себе в висок?
«Не совсем так, — поправился Афонин. — Сначала он тщательно уничтожил какие-то бумаги. Этот факт чрезвычайно важен».
Но если покончить с собой Михайлова побудила фамилия Иванова, которого он, очевидно, хорошо знал, то связи между сожженными бумагами и забытым паспортом никакой нет. Паспорт действительно забыт. Приехав в Москву, Михайлов не думал о самоубийстве. Он решился на него внезапно, сегодня утром.
Возможна другая связь — между сожженными бумагами и личностью Иванова. Может быть, было сожжено письмо этого самого Иванова к Михайлову, письмо, послужившее мотивом выстрела. Но обязательно держать пистолет своей рукой, чтобы убить. Можно воспользоваться рукой самой жертвы. Принуждение к самоубийству ничем не отличается от прямого убийства. История криминалистики знает много подобных случаев.
Как ни поворачивай дело, а Иванов — ключ к тайне!
Этот человек должен быть сейчас в Москве или приехать сегодня. Если, конечно, он не москвич. Его можно легко найти!
Афонин поднял голову.
— Что в чемодане? — спросил он.
— Обычные вещи, какие берут в дорогу. Две смены белья, второй костюм, две книги и бритвенный прибор. Ну, полотенце, носовые платки…
— Письма, записки?
— Ничего нет!
Афонин сложил газету и сунул ее в карман. Карандаш и отломанный копчик он завернул отдельно.