Накануне получения наград это было вполне естественно. Бывшим партизанам всегда есть о чем поговорить и что вспомнить.
— Удачно! — сказал Афонин. — Лозовой выложит им свою версию.
— А что удачного? — вздохнул полковник. — Иванова надо увидеть сегодня.
— Вернется же он домой.
— Вернется-то вернется! Но можно ли будет с ним разговаривать?
— Что вы, Дмитрий Иванович!
— А разве не может быть?
— Иванов произвел на меня впечатление человека…
— Непьющего?
— Во всяком случае в меру.
— Увидим! — недовольно сказал Круглов.
Завтрашний день безусловно исключался. Награжденные пробудут и Кремле долго, а затем, скорее всего, отправятся к тому же Нестерову или кому-нибудь другому из одиннадцати. Опасения Круглова, которые сегодня казались Афонину необоснованными, завтра могут легко подтвердиться. А доложить о результатах следствия нужно как можно скорее.
Беспокойство Круглова было понятно Афонину.
Каждые полчаса капитан звонил по телефону в квартиру, где остановился Иванов, но бывший комиссар всё не возвращался. Только в половине двенадцатого Афонин услышал наконец его голос.
— Может быть, можно отложить до завтрашнего вечера? — спросил Иванов, выслушав просьбу Афонина о свидании.
— Крайне желательно сегодня.
— Ну что ж, приезжайте.
Иванов оказался совершенно трезвым. С тем же радушием встретил он гостя, ничем не выказывая недовольства столь поздним визитом.
— Где это вы пропадали весь вечер, Андрей Демьянович? — шутливо спросил Афонин.
Он не хотел выдавать свою осведомленность. Не всякому понравится, что его разыскивали методами уголовного розыска.
— Был у товарища, — коротко ответил Иванов.
Постель, постланная на диване, была раскрыта, и даже горела лампа под абажуром на стуле возле изголовья.
Иванов не считал нужным скрывать от гостя, что собирался спать.
Впрочем, он сразу же попросил у Афонина разрешения лечь.
— Что-то сердце пошаливает, — сказал он. — Волнуюсь, конечно, но и годы…
— Пожалуйста, не стесняйтесь, — попросил Афонин. — Я задержу вас не долго.
— Я и не стесняюсь, как видите.
Он медленно разделся и лег, закинув руки за голову. Всё это сопровождалось «старческим» кряхтением.
Афонин знал, что Иванову около пятидесяти. Это еще не старость. Вчера днем он был бодр и держался совсем иначе.
Откуда же взялась вдруг эта «дряхлость»? Почему он заговорил о годах?
Мелькнула мысль, что бывший комиссар нарочно прикидывается стариком, чтобы подчеркнуть несвоевременность прихода капитана милиции, но Афонин отбросил эту мысль. Ничто не мешало Иванову просто отказаться от разговора, перенести его, например, на завтрашнее утро.
Кроме того, Афонин умел разбираться в людях, и у него сложилось твердое впечатление, что Иванов не такой человек, чтобы притворяться. Видимо, что-то его сильно расстроило или взволновало. Он и сам сказал, что волнуется. Но из-за чего? Получать орден Иванову не впервой. Значит, есть другая причина, и скорее всего она связана с посещением Нестерова.
Спросить неудобно, а знать было бы весьма полезно.
Но пока капитан раздумывал, Иванов сам заговорил как раз о том, о чем думал Афонин.
— Был у товарища, — сказал он, повторяя свою же, недавно сказанную фразу. — Впервые увидел его сегодня. И еще двое там были, тоже не встречался прежде. Нестеров его фамилия. Может, помните, в том же указе, что и ваш Михайлов. Говорили и о нем. Между прочим, я спрашивал их мнение. Они знают о самоубийстве, но никто не может понять, что его заставило. («Так! — подумал Афонин. — Не сумели промолчать, а Лозовой, наоборот, не сказал того, что должен был сказать. Жаль!») О многом мы говорили. И вот, представьте себе, разговор с почти чужими людьми… Почти, — пояснил он, — потому, что все мы — партизаны — одна семья… Расстроил меня Нестеров. Возбудил, невольно конечно, тяжелые воспоминания. Словно постарел я сразу… А как было отказать? Верно?
Афонин кивнул головой. Он был уверен, что правильно понял то, что было не высказано в сбивчивой речи Иванова.
— Конечно!
— А что «конечно»? — насмешливо спросил тот.
— Конечно, не могли отказать, — храбро ответил Афонин.
— В чем отказать?
«Черт бы тебя взял!» — подумал капитан.
— Не могли отказаться рассказать о тяжелом прошлом.