– Нет! Никогда! Никогда больше я не полюблю мужчину! – решительно объявляла Оксана, вновь затягивала волосы на затылке в привычный узел, влезала в удобный растянутый свитер и с этого дня опять ходила на работу с таким видом, будто весь мир её смертельно обидел.
А через месяц-другой в библиотеке появлялся новый симпатичный посетитель, и Оксана разом забывала все былые удары судьбы и любовные раны.
Всего этого Люба, конечно, не знала.
Нюся объяснила ей кратко:
– Ну, у Оксанки когда новая любовь, она тогда надевает бусы и красивая делается. А потом снимает бусы, рыдает и бумажки рвёт. Ну её, в общем, эту Оксанку. Соколовский-Квартирный в соседней комнате живёт.
В соседней комнате стены были заставлены стеллажами с книгами. Окно было задернуто тяжёлыми тёмными шторами, так что дневной свет сюда почти не проникал. На полу лежал толстый мягкий ковер шоколадного цвета. Мебели здесь было совсем немного: пара уютных кресел да старинный маленький письменный стол («конторка», – пояснила Нюся), на котором очень странно смотрелся раскрытый ноутбук. Ещё одним пришельцем из другого мира казался вертящийся мягкий офисный стул перед конторкой.
– Эй! Соколовский-Квартирный! – громко позвала Нюся. – Мы в гости к тебе!
– Тут я, тут, – проворчал Соколовский-Квартирный, появляясь будто из ниоткуда.
Он выглядел именно так, как Люба всегда представляла себе домовых: крохотного роста мохнатый старичок, деловитый даже на вид. У него была длинная окладистая седая борода, которую он время от времени любовно оглаживал, морщинистое лицо, карие глаза и лохматые седые брови. Надо лбом Соколовского-Квартирного блестели залысины, а на висках волосы топорщились в разные стороны. Одет он был в короткие коричневые брюки и длинную меховую фуфайку. При этом его ноги – обычные человеческие ноги, разве что с чуть длинноватыми пальцами, – были, как и у Нюси, босыми.
– Нечего так кричать. Пошли под стол.
Соколовского-Квартирного никто никогда не звал просто по имени. Да он, собственно, и забыл уже, было ли оно у него когда-нибудь – имя.
Всё дело в том, что домовые и квартирные живут до тех пор, пока стоит их дом. Стоит триста лет – живут триста. Если люди, уезжая, позовут домового с собой, то он переезжает на новое место жительства и продолжает хозяйничать уже там. Опять же – пока дом не рухнет. Если снова не позовут.
Соколовский-Квартирный родился очень-очень давно, когда был построен большой барский дом в родовом поместье Соколовских. Многоквартирных домов тогда, пожалуй, ещё и на свете-то не было. Он жил на кухне, за печью, как и полагается домовому. В те времена окрестные домовята из крестьянских изб звали его почтительно – Старший Хозяин. Он присматривал за кухарками, за бесчисленной дворней, нянчил детей, заплетал гривы породистым коням в барской конюшне – и всё это, конечно, совершенно незаметно для живущих в усадьбе людей. Поместье было справное, сытое, всем в нём жилось неплохо, и Старший Хозяин жил себе привольно.
А потом однажды случилось что-то странное. Стало разом шумно и страшно. Люди уезжали из родового имения в спешке, прихватив с собой вполне случайные вещи: оставив в старой усадьбе половину фамильных драгоценностей, почему-то сложили в развинченную коляску старый зонт, пару стульев, маленькую конторку резного дуба и куклу с льняными волосами. Из челяди барин с супругой с собой забрали старшую кухарку да нянечку – за двумя малышами-барчатами присматривать. Старуха кухарка, прежде чем сесть на закорки коляски, лихорадочно металась по кухне в поисках пяти рублей, заначенных «на чёрный день» в глиняном горшочке, да так и не нашла. А перед уходом, обернувшись, сверкнула вдруг глазами весело и лихо, да и выкрикнула в потолок куда-то заветное: «Хозяин! А поехали с нами!»
И Старший Хозяин поехал.
Было ему трудно, и было ему страшно. Несколько следующих лет он старался не вспоминать вовсе. А потом вроде бы всё утряслось – устаканилось, – как приговаривал сам домовой, как-то потихоньку. Только вот барин Соколовский от всех волнений и потрясений однажды взял да и помер. Барыня тогда пожала плечами и сказала: «А мне потрясаться некогда. У меня дети растут!» – и устроилась судомойкой в заводскую столовую. Где-то во всей этой суматохе потерялась сначала нянечка, потом от тифа умерла верная кухарка…
Старшему Хозяину непросто было прижиться в советской коммунальной квартире. По старой запечной привычке он попытался было поселиться под примусом в общей кухне, да быстро обнаружил, что там малого народца уже полным-полно собралось. Каждый второй из жильцов огромной коммуналки, тянувшейся во весь этаж, привёз с собой своего домового. Вот и жались они на кухне – очень несчастные, лохматые, со свалявшейся шерстью, все как один со слезящимися от газа глазами и вечным насморком. В коммуналке водились в изобилии клопы и тараканы, оттого домовые ещё больше усыхали и чихали аллергически.