Дома Михаил Васильевич грустно протянул ему письмо:
- Мартыновна днем приходила. Самолет у ней сегодня. Письмецо тебе велела.
Юрка разорвал конверт.
"Ты будешь далше обнимать Нину, Галю, Маню, а я старая корова буду даваться некому".
- ...Супчику ей налил, наливочки, чтоб повеселей было... Жалко бабочку, хоть и немка... Уехала... Ну, чего ты загоревал?.. Такую - понятное дело - с шеи не счешешь. Ничего - обомнется. Тебе вот тещенька звонила, беспокоится, как ты...
Юрка впал в тоску. После работы он шел домой пешком, чтобы убить время. Читать не получалось. Все было неинтересно.
Один раз Габи позвонила ночью. Превозмогая стыд, срывающимся голосом спросила: "Ты один?" Она сказала это таким несчастным голосом, что от жалости к ней у Юрки стянуло горло, и он только тупо бормотал: "Ну, что ты говоришь, Габинька, ну как ты можешь..." Ничего другого вымолвить он не мог, по щекам катились слезы...
Михаил Васильевич донес Вите о Юркиных переживаниях. Та - Росту. Рост позвонил Юрке и под угрозой разрыва отношений велел заниматься делом, то есть срочно сдавать хвосты в институте, - из института Юрку каким-то чудом еще не отчислили.
Институтские дела немного оттянули Юрку от тоски. Рост велел на занятия не ходить - какие мозги после работы, - а как следует готовиться к сессии. И предложил, пока лежит в больнице, сделать Юрке контрольные. А с чертежами Юрка и сам справится - не первый год замужем...
Через месяц от Габи пришло письмо. Кончалось письмо по-немецки без перевода: "Майне хенде зинд леер оне дихь". Михаил Васильевич, как ни напрягался, не мог расшифровать приписки, правда, вспомнил, что "хенде" не иначе как руки, потому что "хенде хох".
На сегодня Юрка отпросился с работы - ехать за Ростом. Вчера вечером он ездил к нему домой на улицу Горького, купил продуктов, чтобы Рост вернулся не в пустой дом. Вита, та вообще настаивала, чтобы Рост пожил пока у нее. Но Рост ни в какую: домой.
В больнице был карантин, и Юрка из пищеблока поднялся на четвертый этаж в грузовом лифте, благо его там знали.
"Майне хенде зинд леер оне дихь..." Постучал в кабинет, где обычно обитала Вита.
Заведующая отделением Ирина Павловна говорила по телефону. Вита листала историю болезни.
- Ну, забираем Роста? - негромко спросил Юрка Виту.
- Ага, выписали. Сейчас пойдем.
- Не уходи, Вита. - Ирина Павловна положила трубку.
- Давай закончим с расписанием. Они склонились над столом.
- ...А мне что, больше всех надо?! - в дверь без стука вошла толстая медсестра. - Ирина Павловна, как хотите, я так больше не могу! Все Тарасова да Тарасова!..
- К старшей сестре, - не обращая на Тарасову внимания, отчеканила Ирина Павловна.
- Ее сегодня нет, а мне что, больше всех надо!.. - выкрикивала Тарасова.
- К старшей сестре, - так же невозмутимо, как и в первый раз, сказала Ирина Павловна. - Закройте дверь.
Тарасова просительно посмотрела на Виту, та на Ирину Павловну, а Ирина Павловна сказала, считая дверь уже закрытой:
-- У тебя получается четыре дежурства. Как ты?
Дверь за сестрой захлопнулась.
- Нет, Ириш, много. Ставь два.
- Слава Богу, сообразила. Ставлю двенадцатого и двадцать третьего.
- Давай. А я сейчас выписку закончу. - Вита села за стол. Ирина Павловна отложила расписание дежурств, улыбнулась.
- Ну как ты, Юрик?
Юрка неопределенно засопел, пожал плечами и потянулся к сигаретам Ирины Павловны.
- Курим? - удивилась Вита. - Ну да, на нервной почве! Достань-ка мне "Ессентуки" из холодильника. Габи - девка-то неплохая, - пояснила она Ирине Павловне.
- Истеричная только.
- Вы не знаете, что такое "леер" по-немецки? - спросил Юрка, откупоривая "Ессентуки".
- Леер, леер?.. Вроде веревка, нет? Черт ее знает. В словаре посмотри, - Ирина Павловна кивнула на книжный шкаф.
- У нее уж двое детей было с Юргеном, - не переставая писать, сообщила Вита, - а она все фордыбачилась, замуж за него не шла. Чувства проверяла. Он не Бог весть какой мужик. Кстати, главный врач клиники. Днем работа, вечером чего-то в подвале вырезает, потом один шнапс на ночь под музыку и дрыхнуть. А тем временем бабенку себе завел. Медсестру из клиники. Завел и молчит, стервец. Ждет, когда Габи сама на развод подаст. Чтоб на репутации не сказалось. Чем кончится, неизвестно...
- Она уже подала, - вздохнул Юрка. Вита вскинула голову:
- Ты смотри, глупостей не напори! Она тебе устроит веселую жизнь. Шальная баба!
- Она меня к вам ревнует...
- Вот-вот, из той же оперы. Говорю: истеричка. Но все равно симпатяга. Мне такие нравятся.
- На расстоянии, - скептически заметила Ирина Павловна и, чтобы перевести разговор на другую тему, спросила: - "Леер"-то свою перевел?
- Пусто, - сказал Юрка.
- Чего "пусто"? - не поняла Ирина Павловна.
- "Леер" - "пусто", значит, - пробормотал Юрка и, поставив словарь на место, еще постоял так - лицом к стене.
Вита приложила палец к губам. Ирина Павловна понимающе кивнула.
По словарю Габины слова получались: "Мои руки есть пусты без тебя".
-- Пойдем-ка, Юрик, Роста забирать, - бодрым голосом сказала Вита.
Бежало лето. Лида привезла сына. Вита почти каждый день ездила после работы на дачу. Она очень хотела, чтобы внук звал ее "бабушкой", и даже покрикивала вначале, когда внук говорил ей, как все, - "Вита". Потом ей надоело одергивать ребенка, и она отцепилась от него, так и оставшись "Витой". Правда, мальчик, перестав называть ее бабушкой, перестал и слушаться ее. Виту это не очень беспокоило, она считала, что ребенку необходим продых в строгой системе Лидиного воспитания.
А живот болел все сильнее. Вита стелила себе на веранде, чтобы никто не слышал, как она мается по ночам.
Второй домик уже достроили, и Вита радовалась, что теперь у Лиды, когда она полностью переберется в Москву, будет и на даче свое изолированное жилье. Тем более что личные ее дела вроде налаживались - отец Мишеньки согласился наконец расписаться. Витe он oчень нравился, вот только никак не могла запомнить его трудную фамилию.
К Грише Соколову Вита не шла, решила подождать до осени, когда переедут с дачи, а Рост отправится в санаторий. И потихоньку стала попивать обезболивающее.
Наконец дачу заколотили, Мишеньку увезли. Рост уехал в санаторий.
- Ю-ю-рочка, ну как тебе еще объяснить? И можно, и нужно переживать, но только в том случае, если результаты переживаний могут повлиять на дальнейшие события. А так - это не переживание, а пережевывание. Ну, неужели непонятно?! Ну вот что ты: "Габи, Габи..." Давай спокойно подумаем: какие перспективы ваших отношений?
- Она будет приезжать... - угрюмо пробормотал Юрка. - Я к ней съезжу.
- Дальше.
- Поженимся, - нерешительно пробормотал Юрка.
- Чего?! В твою комнатку на проспекте Мира? С детками?
- С милым рай и в шалаше.
Ростислав Михайлович молча взглянул на него, накинул поудобней на плечи сползшую куртку и повернул в поле.
- Я тебе сейчас такую Виту покажу, закачаешься, - обернулся он к Юрке. - Ну, что ты ползешь, поспешай. Искупаться хочешь?
- Не хочу, - ответил Юрка, хотя был полдень, стояла жара и окунуться было бы совсем неплохо. Юрка стеснялся раздеваться при Росте: тот всегда дразнил его. И даже начинал щипать за сало.
- Гляди, девка, тебе жить... - сказал Рост и, словно перехватив Юркины мысли, добавил: - Я дочек спрашиваю: "Как вам, говорю, мой Юрка?" Они плечиками так поводят: "Он же толстый". Я говорю: "Ну, толстый-то толстый, ну, а как он вам понравился?"
"Ну, он же толстый". Кстати, покушать не надумал? А то обед скоро.
Юрка плелся за Ростом и думал о своем. Сперва все вроде шло нормально. Шашлык купил - к Росту в санаторий. А на вокзале как сел в электричку Москва - Загорск, и забрало. Габи!..
-- Может, вернемся, Ростислав Михалыч?