— Salute! — ответил Натан, и они надпили по небольшому глотку из крошечной рюмки.
За долгие годы жизни и работы в России Фина хорошо освоила русский язык. И он был общим для них с Натаном. Когда-то с Росиной они разговаривали по-французски. Фина тоже прекрасно знала этот язык, но предпочитала на нем не общаться. Она не хотела, чтобы что-то в их нынешней жизни напоминало о той, прошлой, и о тех отношениях. Потому и никаких amore, tesoro, dolce[27], как называла его Росина, тоже не было. Все нежности — только на русском, как будто бы со сменой языка менялись и чувства.
А далее Фина начала изображать в голосах и лицах детали сегодняшней службы в храме — с переглядываниями, перешептываниями и оброненными предметами. По-видимому, многое, если не всё, на ходу выдумывала. А вместо долгой обрисовки деталей или событий пропевала одну-две строки из арий, не только своих и не только женских. Или просто давала удивительные импровизационные колоратуры. В этом маленьком спектакле, даваемом только для него, всё было не только смешно, но и удивительно точно в деталях, гармонично в переходах. И вот настал самый раз-гар представления — Фина показывала, как во время службы у барона Рено, не устающего гордиться своим титулом[28], упала золотая запонка да куда-то закатилась. Это привело к общему оживлению в соседних рядах и помощи в розыске. А padre, не прекращая службы, глазами указывал правильное направление поиска…
Но в сей момент в дом пожаловал частный пристав Дрымов. Вы только не смейтесь, но где-то во глубине души у Натана мелькнуло предположение, что Афанасий как-то узнал про его вселенскую ссору со Степаном и пришел поддержать по-дружески.
Войдя в комнату, полицейский Дрымов козырнул по-военному (армейские любят над этим подшучивать). Эта привычка появилась у него после женитьбы, поскольку вдова, которую он повел под венец, происходила из армейской семьи — и отец военный, и муж покойный был офицером.
— Приветствую, господин Горлиж! Бонджорно, синьора Фина!
Эти приветствия также требует некоторого пояснения. В документах полицейского управления местный чиновник, во французском не слишком сильный, записал Горлиса (Gorlis) по аналогии с Парижем (Paris) — Горлиж. Вот и Дрымов в своем именовании строго следовал документу. Неслучайно и второе обращение. Женившись, Дрымов стал захаживать в итальянскую оперу. Не сказать чтобы так уж пристрастился, русские песни да поэзию Ломоносова по-прежнему ценил выше, однако же кой-какие познания в итальянском языке приобрел. Что и любил показывать.
— Buongiorno[29], Atanasio!
— Здравствуй, друг Дрымов! — Частный пристав несколько удивился такому обращению, но что поделать, Натану сейчас очень уж хотелось назвать кого-то другом. — Как дела? Как Мария Арсеньевна? Как детишки?
— Спасибо. Хорошо. Тинка растет. Потапка бегает.
А вот это был крупный недостаток Дрымова и повод для семейных ссор — он, конечно, любил пасынка Прошку, но часто ошибался, называя его Потапкой. Была сделана семейная попытка устранить это недоразумение, произведя на свет чаемого Потапку. Но, увы, с первого захода получилась лишь Алевтина Афанасьевна. Впрочем, и ее отец обожал.
— Выпьешь ли с нами ликеру, Афанасий?
— Хм-м… Оно, конечно… Но не теперь. Правильно ли я понимаю, господин Горлиж, что негоциант Абросимов — для тебя человек не чужой? И ты, как бы это сказать, его душеприказчик?
Натан переглянулся с Финой. Никанор Абросимов — известный одесский застройщик и купец дворянского, однако, происхождения. В прошлые годы у него были, и довольно долго, особые отношения с Серафиной Фальяцци. Потом они расстались, спокойно — без ссор и сцен, сохранив приятельские и даже доверительные отношения.
— Да, всё верно — я и есть душеприказчик Никанора Никифоровича Абросимова.
Надо сказать, в последние годы Абросимов сильно изменился. Испытывая проблемы со здоровьем, стал раздражителен, рассорился со многими близкими людьми, в частности с видным чиновником Вязьмитеновым, служившим ранее в Одессе, да потом переехавшим с повышением в центральные губернии. Будучи в таком состоянии, Абросимов решил привести в порядок свои дела. Однако, став подозрительным, он никому не доверял, в особенности местным делопроизводителям и чиновникам. И ему показалось, что нынешний возлюбленный бывшей его Фины, имеющий в Одессе хорошую репутацию, — лучший из всех вариантов в качестве душеприказчика по завещанию.
27
28
В 1820 году по ходатайству Армана дю Плесси де Ришелье, бывшего одесского градоначальника, в то время премьер-министра Франции, Людовик XVIII пожаловал Жану Рено баронский титул. При этом Государственный сенат Российской империи разрешение на ношение российского титула барона Рено не дал.
29
Формально — доброе утро (