Все эти меры вызвали новый подъем освободительной борьбы. Патриоты одержали еще целый ряд существенных побед. Под контролем Освободительной армии уже находилась, помимо провинций Орьенте и Камагуэй, значительная часть районов страны, где повстанцы установили свою власть. Для захвата западных провинций острова колонна под началом А. Масео в конце ноября 1895 г. встретилась в провинции Лас-Вильяс с отрядами М. Гомеса. Объединенные силы патриотов 1 января 1896 г. вступили в провинцию Гавана. Уже к концу января отряд А. Масео дошел до западных районов провинции Пинар-дель-Рио. Борьба приняла общенациональный характер.
Победам повстанцев во многом способствовало то обстоятельство, что испанские солдаты, не желавшие воевать за чуждые им интересы, стремились поскорее вернуться на родину. Деморализованности испанского войска противостоял высокий патриотический настрой повстанцев, определявшийся справедливым характером войны.
В феврале 1896 г. на Кубу с новым контингентом войск прибыл генерал В. Вейлер, отличившийся как душитель кубинской свободы еще во времена Десятилетней войны.
«Опытный диктатор» применил против повстанцев ряд жестких мер. В частности, введенным им «режимом концентрации» (принудительное переселение крестьян в города) он пытался лишить Освободительную армию контактов с населением. Такая политика привела к голоду, вспышкам эпидемий. Четверть миллиона кубинцев погибла.
Но войска повстанцев продолжали наносить королевским солдатам одно поражение за другим. Не был сломлен дух патриотов и после гибели 7 декабря 1896 г. еще одного вождя освободительной борьбы — А. Масео. Его пост занял ветеран Десятилетней войны Каликсто Гарсиа.
Победы кубинцев, а также зондаж США в отношении возможной помощи Кубе (хотя А. Масео еще в апреле 1896 г. заявил о готовности разбить Испанию собственными силами) вынудили испанские кортесы начать обсуждение вопроса о будущих реформах для Кубы, а в октябре 1897 г. Бейлера сменил генерал Р. Бланко, которому было приказано проводить на острове более «мягкую» политику.
В связи с истечением срока действия конституции республики 1895 г. осенью 1897 г. специально созванная Конституционная ассамблея представителей Освободительной армии приняла новый текст основного закона, более смело декларировавший демократические свободы. В нем закреплялось намерение кубинского народа бороться до «абсолютной независимости» страны. По-новому трактовался вопрос о гражданстве: гражданами Кубы могли быть все лица независимо от национальности и происхождения, принимающие активное участие в революционном движении. Президентом и вице-президентом могли быть избраны лишь кубинцы, достигшие 30 лет и не менее 10 лет отдавшие делу освобождения острова{68}.
Учитывая размах борьбы и большой политический резонанс, который имела новая конституция Кубы, испанское правительство пошло в ноябре 1897 г. на предоставление автономии острову при сохранении над ним суверенитета Испании и на создание кубинского правительства, в него вошли пять представителей партии автономистов (тем самым партия окончательно дискредитировала себя в глазах кубинцев).
Этот политический фарс не мог обмануть патриотов; они продолжали боевые операции. Народ Кубы приближался к долгожданной победе. Однако за событиями на острове, как мы уже отмечали, зорко следил его «северный сосед» — североамериканский империализм, который, говоря ленинскими словами, к 1898 г. «сложился вполне»{69}. Русский дипломат В. Теплов докладывал в Петербург из Вашингтона: «Настает, по-видимому, время, когда американский орел расправляет крылья и хочет направить полет в другие страны, где он рассчитывает найти новую добычу»{70}.
Американское правительство считало, что кубинский «плод» окончательно созрел, чтобы упасть к ногам США. Началось осуществление разбойничьего плана: с помощью патриотов завершить разгром на Кубе Испании, а затем, покончив с освободительным движением, установить на острове американское господство. Пришедший в Белый дом президент У. Мак-Кинли стал делать одно заявление за другим о необходимости принять «меры в отношении Кубы» и обеспечить безопасность там американских граждан. В этом направлении начала обработку общественного мнения в США и буржуазная пресса.
В частности, в газетах Херста было опубликовано письмо, выкраденное у испанского посла в Вашингтоне, в котором дипломат имел неосторожность далеко не лестно отозваться о президенте США. Это еще больше накалило американо-испанские отношения.
Вскоре произошел загадочный взрыв на американском крейсере «Мэн» (15 февраля 1898 г.). Военно-морской министр США Т. Рузвельт, сторонник агрессии против Кубы, несмотря на предложение испанских властей провести тщательное расследование причин взрыва, запретил привлекать испанцев к расследованию{71}. Гибель корабля стала использоваться для разжигания в США антииспанских настроений и для подготовки общественного мнения к войне. Сенат выделил дополнительные средства на военные расходы. Начало войны являлось вопросом считанных дней. Об этом свидетельствовала и любопытная телеграмма газетного магната Херста своему гаванскому корреспонденту, ранее сообщавшему, что «войны не будет»: «Гавана Ремингтону точка Прошу оставаться на месте точка Вы даете фото я даю войну точка Херст»{72}. И американский империализм действительно «дал» войну.
Вопреки заявлению конгресса США (19 апреля 1898 г.) о том, что народ Кубы по праву должен быть свободным и независимым и что США готовы предоставить ему самоуправление после установления на острове мира{73}, американские войска не только высадились на Кубе, но и ввели там с января 1899 г. оккупационный режим.
Началась война за передел мира, война империалистическая как со стороны Соединенных Штатов, пытавшихся захватить колонии, так и со стороны Испании, стремившейся удержать в колониальной зависимости Ky6yj Филиппины и Пуэрто-Рико{74}.
Успешной высадке американского десанта способствовала поддержка операции с берега Освободительной армией, которая приняла на себя основной контрудар испанских войск (армия США была хуже вооружена, чем испанская, мало приспособлена к климатическим условиям острова и не отличалась боевой выучкой). Испанский генерал Л. Линарес, командовавший обороной Сантьяго-де-Куба, отмечал: «Без помощи кубинцев янки никогда бы не смогли высадиться. Помощь восставших была велика…»{75}. Однако после сдачи города вместо испанского флага на губернаторском дворце был поднят американский. Командующий американской армией генерал Шафтер запретил кубинцам войти в город, оставив там на своих местах всех испанских чиновников.
Все это помогло патриотам увидеть истинные цели американских «союзников». Генерал Гарсиа направил Шафтеру письмо, в котором писал: «Я искренне сожалею, что более не могу выполнять приказания моего правительства, обязавшего меня действовать заодно с Вашими войсками, и поэтому я увожу своих соратников в глубь острова»{76}. Одновременно Гарсиа подал генералу Гомесу прошение о своей отставке. Главнокомандующий прекрасно понимал Гарсию, ибо он также не проявлял никакого желания вести переговоры о сотрудничестве с оккупантами, тем более что Освободительная армия была вполне боеспособной.
На дальнейшее поведение Гомеса и других честных военачальников, не искушенных в серьезной политике, заметное влияние оказали такие политические деятели, как Эстрада Пальма и его единомышленники по Правительственному совету. Эстрада Пальма, будучи в то время руководителем Кубинской революционной партии, счел возможным объявить о ее роспуске 21 декабря 1898 г. Кубинские патриоты понесли непоправимый урон: они лишились в довольно критический момент для дела освобождения своего главного мобилизующего и руководящего политического центра. Именно следуя примеру упомянутого «революционера» и не видя перед собой ясной дальнейшей цели, Гомес подписал приказ о роспуске Освободительной армии — ведь Правительственный совет республики, пытаясь найти общий язык с американским командованием, предложил армии прекратить всякие военные действия. Тем самым был допущен серьезный политический просчет: страна отдавалась во власть оккупантам без получения со стороны США каких-либо гарантий по обеспечению независимости Кубы.