Видно, посчитав, что достаточно веско напомнил свадьбе о себе, Иван Алексеевич снова повернулся к карначу и миролюбиво, по-отечески сказал:
— Выпей, Коля, согрейся, замэрз жэ… Если не за молодых, то за победу революции во всемирном масштабе.
— Ну зачем же так, Иван Алексеевич, — искренне обиделся Коля. — И резко стряхнул со своего плеча руку начальника милиции, тем самым давая понять, что он не одобряет всю эту свадьбу и презирает всех, здесь собравшихся, падших, забывших о смысле той борьбы, которую они ведут, опустившихся до такой песни.
— Что, не хочешь выпить за победу мировой революции? — вдруг посерьезнев и пристально взглянув на Колю, спросил Скорик. — Запомним…
— Что вы поете? — глядя в упор на Ивана Алексеевича, — задал вопрос карнач.
— Мы? — и, переходя на кубанский говор, пробасил Иван Алексеевич: — Мы спиваем писню, яку спивалы наши батькы и диды. А вы шо спиваетэ? Дэ вы його бэрэтэ?
Все еще поддерживая шутливый тон, но уже начиная злиться, Иван Алексеевич, расплескивая самогон, назидательно говорил карначу:
— И дэ ты такый швэдкый узявся? Хочешь мэнэ обигнать и попэрэд мэнэ ускочить у коммунизм? Коля, сэнок, нэ спишы, бо шо склэпано в гузни, нэ пэрэкуешь и в кузни…
Кое-кто робко улыбнулся остроте Скорика. В ожидании скандала свадьба насторожилась и притихла.
— Ну ладно, — наконец, миролюбиво, трезвея, сказал Ско-рик, поворачивая свободной рукой Колю к дверям, — иды, нэсы службу, а то Рябоконь пробэрэться и подавэ вас як курчат. — При этом он выпихнул ершистого карнача в дверь и вышел следом. Во дворе еще слышалась перебранка, потом прогремело несколько револьверных выстрелов. Чуя недоброе, гости стали поспешно собираться и расходиться по домам. Хотя было видно, что им еще хотелось погулять, покуражиться.
Среди новой советской знати в станице Ивану Алексеевичу Скорику, как ему казалось, всегда выказывалось какое-то недоверие. Открыто и прямо никто его не упрекал, да и кто мог возразить начальнику волостной милиции, но это недоверие Иван Алексеевич постоянно чувствовал. И были для этого свои причины и поводы. Всем было известно, что ближайшим помощником у Рябоконя был некто Савва — Савва Саввич Скорик и тоже из Полтавской. Родственник ли это был Ивана Алексеевича или просто однофамилец — уже не столь важно. Но это портило жизнь начальнику волостной милиции. Ему казалось, что все только об этом и думают. А может быть, жизнь была уже действительно непоправимо испорченной и без этого совпадения фамилий, и тогда, боясь признаться в этом даже самому себе, он и придумал такое объяснение…
Служащему заготконторы Воронину тоже хотелось праздника. Душу его переполнял какой-то смутный, всеохватывающий порыв и восторг. И он выражал переполнявшие его чувства, как умел. Уже одев полушубок и кубанку, он кричал куда-то в приоткрытую дверь:
— Оркестр, ко мне! Где музыка? Нэ чую музыки!
Вскоре он действительно собрал чахленький райкомовский оркестр, выстроив его во дворе. Оглядев музыкантов, он с какой-то решительностью скомандовал: «За мной, арш!» и нетвердой походкой направился к воротам. Оркестр сипло и простуженно заиграл какой-то марш. Проходя ворота, Воронин достал из кармана кошелек и, потрясая им над головой, прокричал в темноту:
— Все вы у меня сидите в этом кошельке!
Процессия направилась к дому Воронина.
Начальник милиции Скорик, чувствуя, что веселье теперь выходит и из-под его контроля, выскочил на улицу без шапки, пытаясь остановить Воронина. Но нестройная, жалкая музыка сипела уже где-то в конце улицы. Кто-то попался ему навстречу. Не разбирая в темноте, кто это, он со злости и досады влепил кулаком в лицо прохожего.
Мы никогда не узнали бы, что и как происходило в тот вечер в станице Полтавской, если бы в Краснодарском архиве не сохранилось секретное донесение тайного осведомителя, сексота, доносившего командиру первой роты Славянского батальона. Свое имя он скрыл под многозначительной, как ему, видимо, казалось, кличкой, коей и подписался — «всенаблюдаю-щий». Все происходило именно так, как описал в своем донесении «всенаблюдающий»:
«Доношу до вашего сведения, что 28 октября с/г у гр. Высоцкого Маркела состоялась свадьба, который женил своего сына Сергея. На этой свадьбе был участником член РКП/б/ и занимающий должность начальника вол. милиции ст. Полтавской тов. Скорик Иван Алексеевич. Часов в 1 ночи, когда все напились в доску, начали петь «Боже царя храни» и «Славься наш русский царь». Скорик начал дирижировать этими пениями. Свадьба была во дворе комсомола, так как Высоцкий живет в этом дворе, караул, состоящий из комсомолистов около пулеметов стал протестовать Скорику в ихнем пении, на что он стал открывать драку и стрелять в пример в комсомолистов, между которыми случилась драка. Скорик вышел на улицу и стал кричать во все горло «разойдись» и опять выстрелил с нагана. Все разбежались. В это время шел гражданин Буряк Михаил, ничего не знавший. Скорик подошел к нему и ударил такового. Гр. Буряк, беспартийный, заявил об этом секретарю комячейки т. Митенбергу, на что получил ответ, мол, я вам не крючок, чтобы гоняться за Скориком, потом Скорик очутился на площади и дал несколько выстрелов.